Королевство Хатуту - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Романовский cтр.№ 141

– Биттэ.

Поль сказал по русски, из разговорника:

– Спасибо, – и взял одну конфету.

Женщина протянула конфеты мадам Туанасье. Та тоже сказала:

– Спасибо, – и тоже взяла одну конфету.

Фейгин пояснил, что эти конфеты называются подушечками. Конфеты были действительно похожи на крохотные подушечки. Они были явно сделаны из отходов сахарного производства, а внутри их была начинка из вязкого джема. Но Полю конфета показалась вкусной. Фейгин заговорил с женщиной, и та охотно отвечала. Поль не решился потребовать у Фейгина перевода, поскольку все они были на положении арестованных. Но Фейгин сам стал переводить. Оказывается, в лужской школе преподавали немецкий язык. Эта женщина до войны закончила восемь классов школы, а во время немецкой оккупации на практике усовершенствовала школьный немецкий. Во время войны она помогала партизанам: тайно поставляла им картошку, белый хлеб и шоколад. Белый хлеб и шоколад раз в неделю ей выдавали немцы за то, что она мыла полы в комендатуре и приносила дрова. На работу в милицию ее приняли за то, что она помогала партизанам. А где теперь эти партизаны – неизвестно. Поль понял: раз немцы за работу выдавали ей белый хлеб и шоколад, а теперь ей за работу выдают «подушечки» из отходов сахарного производства, то понятно, почему охранник сказал, что когда пришли «наши», лужане не очень-то и обрадовались. Допив кипяток, Поль и мадам Туанасье, поблагодарив, поставили кружки на стол. Женщина тут же всполоснула кружки над ведром, стоящим около печки, и налила в них еще кипятку. Фейгин подал кружки мсье Луни и одному из охранников. Они тоже стали пить кипяток. Однако «подушечек» женщина им не предложила. Вероятно «подушечки» продают здесь по карточкам.

В передней послышались громке голоса, ругань, и дверь со стуком распахнулась. Совсем молодой милиционер и мужчина в старом пальто с усилиями ввели бородатого старика в рваной солдатской шинели. Половина лица старика была распухшей от свежих синяков, из носа текла кровь. Руки старика были выкручены за спину и связаны толстой веревкой. Наручников у лужской милиции не было. Молодой милиционер и мужчина в старом пальто стали что-то объяснять, а старший милиционер что-то записывал. Авторучки у него не было, и он писал простой ручкой, макая перо в чернильницу. Затем бородатого старика увели за барьер и усадили на скамейку. Поскольку руки его были связаны, он не мог утереть кровь, и она текла по его шее, затекая за рваный воротник. Поль молча уставился на Фейгина, и тот тихим автоматическим голосом стал пояснять. В магазине по карточкам продавали водку. Была очередь. Бородатый старик подлез под прилавок и украл бутылку водки. За это ему ничего бы не сделали, просто отняли бы эту бутылку. Но крадучись, вытаскивая из ящика бутылку, он опрокинул соседний ящик, в котором было двенадцать бутылок водки. И все эти двенадцать бутылок разбились. Водка – дефицит, и на всю очередь ее бы не хватило. Когда старик опрокинул ящик, мужчины из очереди набросились на него и стали избивать. Возможно, его забили бы до смерти, если бы милиционер и заведующий магазином не связали его и не привели в отделение милиции. Женщина, ополаскивая кружки, поглядывала на старика, потом подошла к нему, о чем-то с ним переговорила, подошла к старшему милиционеру, стала что-то говорить, а старший продолжал писать. Женщина опять подошла к барьеру, заговорила со стариком, он отвечал ей хриплым басом, растягивая шипящие русские слова. Женщина вышла в соседнее помещение, принесла мокрую белую тряпку, стала вытирать старику кровь с нижней половины лица, продолжая с ним говорить. Фейгин после паузы, не глядя на Поля, стал переводить тихим монотонным голосом. Оказывается, женщина знала этого старика. Во время войны он был в партизанском отряде. Взглянув на Поля, Фейгин тем же монотонным голосом сказал:

– Вот представитель партизан, с которыми вы так хотели познакомиться, мсье Дожер.

Он впервые назвал Поля «мсье», а не «товарищ». На вопрос женщины, куда делись остальные партизаны, старик ответил, что среди партизан было несколько человек, не успевших вступить в советскую армию. Когда после немцев пришли «наши», их сразу расстреляли как дезертиров, остальных партизан куда-то увезли, и о них ничего не известно. А этого старика, учтя его возраст, не тронули. И тут опять загаворил старший охранник. Фейгин переводил почти синхронно, быстро подыскивая и находя соответствующие слэнговые эквиваленты:

– Я же говорил, они шкуры, – ворчал охранник. – И лужане и ихние партизаны. Дезертиры. Всю войну спокойно прожили в лесу и грабили местные деревни под видом партизан.

Тут снова распахнулась дверь, и вошли трое мужчин: один в новой шинели без погон, двое других в старомодных, но чистых пальто. Они растерянно взглянули на французов, стали что-то сердито говорить старшему милиционеру. Тот сдерженно отвечал. Мужчина в новой шинели что-то грозно выкрикнул. К нему тотчас подошел Фейгин, что-то сказал, и мужчина очень любезно заговорил с Фейгиным, а тот представил мужчину в шинели:

– Секретарь лужского райкома партии товарищ Калечец.

Когда Калечец с извиняющейся улыбкой пожимал французам руки, Фейгин объяснял:

– В Смольном узнали, что телефонная связь с Лугой временно прервана, а поскольку телеграф еще работал, Смольный стал слать срочные телеграммы в лужский райком с требованием немедленного ответа, но поскольку в райкоме никого не было, Смольный стал слать телеграммы непосредственно дежурному лужскому телеграфисту. Телеграфист сам побежал в райком, стали разыскивать секретаря райкома, и вот, наконец-то, нашли.

Калечец что-то любезно говорил французам, вероятно, извинения, время от времени поворачиваясь к милиционерам и что-то грозно выкрикивая, вероятно, ругательства. Когда отобранные документы были с извинениями возвращены, оба охранника, грубо оттеснив милиционеров, сами полезли в письменный стол за своими отобранными пистолетами. Они тут же на столе стали заряжать разряженные пистолеты. Оказалось, двух патронов не хватает. Они скандально заорали на милиционеров. Женщина выдвинула все ящики письменного стола, и патроны нашлись: они провалились через дырку в нижний ящик. Французов и охранников повели в лужский райком партии. Это было одноэтажное здание с провинциальной претензией на роскошь. Вероятно, до социалистической революции здесь жил городничий, или местный богатый буржуа. Лепные потолки были свеже побелены, а в большой комнате, куда их привели, висела хрустальная люстра, и паркетный пол был натерт и блестел. На стене в золоченой раме висел портрет Попкова. Две женщины начали накрывать длинный старинный стол белой скатертью. Калечец, каких только русских фамилий не бывает, продолжал что-то любезно говорить. Фейгин, не скрывая иронии, переводил:

– Товарищ Калечец приносит французским товарищам все извинения, какие у него есть, за досадный ошибочный инцидент и просит нас всех отобедать.

Поль спросил:

– Где здесь уборная? И где здесь можно вымыть руки?

Уборных в райкоме было две: мужская и женская. Уборные были без унитазов. На деревянном возвышении дыра, закрытая деревянной крышкой с деревянной ручкой. При пользовании уборной надо было отставлять крышку в сторону, а потом опять закрывать дыру крышкой. Из дыры исходил резкий запах хлорки: выгребную яму в райкоме засыпали хлоркой. В коридоре перед уборной были два водопроводных крана с раковинами. Оказывается, в некоторых домах Луги был водопровод. После посещения уборной всех пригласили к столу, на котором была традиционная икра, апельсины, маслины и прочие яства, которых обыкновенные лужане, вероятно, никогда в жизни не видели. Фейгин о чем-то переговорил с Калечецем, а потом перевел: