Братья. Книга 1. Тайный воин - читать онлайн книгу. Автор: Мария Семенова cтр.№ 139

«Последние? Надейке, что ли, купить… семи шелков, это как?»

Подступиться к чудовым лапоткам не удалось. Рука сама пала к поясу, сцапала узкое жилистое запястье. Маленький поводырь, оставивший своего слепца ради лёгкой, как ему казалось, поживы, рванулся с неожиданной силой – но куда! Этот хват самого Беримёда, бывало, капканом держал.

Пойманный глядел зло и так, словно это Ворон на него первый напал.

– Орать стану, – предупредил он низким, вовсе не мальчишеским голосом. – Всю улицу всполошу, на выручку позову!

– Зачем? – позволяя выпрямиться, спросил Ворон. – Я тебе костей пока не ломаю…

Пальцы между тем ощутили на тонкой руке мужские грубые волоски. Опёнок присмотрелся. Коротышка был ему верстой, если не старше. Соразмерно сложённый, не каженик какой с большим телом на кривых ножках. Просто маленький. Дикомыту примерно до середины груди.

– Что глазы лупишь? – прошипел тот. – Урода не видел?

Ворон пожал плечами:

– Уродиться премудрость невелика. А вот снастям гудебным кары творить и красный склад увечить, как вы, этого без великого труда не возможешь.

– Насмешничать всякий горазд! – ощерился коротышка. – Тебя где высидели, больно умного?

Ворон хмыкнул:

– А в Нетребкином острожке, у реки Нетечи, за лесом Нехожалым… – И развеселился:

Люди добры, дайте грошик,

А не то съедим всех кошек!

Дом сгорел, сломался ножик!

Ни порога, ни окошек!

Каша есть, да нету ложек!

Люди добры, дайте грошик!

Всё было радостно и забавно, всё удавалось. Дикомыт засмеялся, разжал пальцы. Коротышка исчез, словно провалился сквозь мостовую. Ворон пошёл дальше.

Когда Полуденная улица приблизилась к Царской, он встал на распутье. Даже помедлил на очередном мосту, прикидывая, как быть. Направо пойдёшь – и вот тебе Торжный остров, увенчанный развалинами дворца. Большой, людный, шумный, точно птичье гнездовье. Там, может, уже хает Владычицу и мнит себя ненаказуемым пятерушечник. Налево пойдёшь – упрёшься в западные городские ворота. Ими, по нерушимому обыкновению, в Шегардай въезжали цари.

Глянуть бы хоть одним глазом на древнюю каменную подвысь, с которой взял начало котёл… Подойти, поклониться, обойти посолонь… Иначе дома насмешками в подпол загонят и носа высунуть не дадут. В Шегардае, скажут, побывал и к святым камням кровавого пальца не приложил? А не за кустом ли у Кутовой Ворги с начала до конца просидел?..

Ворон постоял, потоптался… свернул вправо. Туда, где гудела, юри́ла, выплёскивалась из берегов торговая площадь. Учителю – первый долг. Даже поклонение обождёт.

Прежде у Шегардая было сердце. На Торжном острове, за не слишком основательным тыном, возвышался дворец. Понятно, гораздо скромней фойрегского, где от века стучало сердце державы. Однако ситчатое кружево полотенец и серёг кровли, резьба деревянных подзоров красного крыльца славилась на всё Левобережье, а острую маковку терема, говорят, видно было аж с Горелого носа.

Предание называло маковку золотой, но воочию в том убедиться теперь было нельзя. Шегардай не сберёг царской чести. После Беды, когда жизнь стала быстро скудеть и сделалось ясно, что Эдарг с домочадцами не вернётся, дворовые слуги сперва опустошили погреба с припасами, потом разбежались, прихватив драгоценную утварь. Обезлюдевший дворец горожане потихоньку ободрали изнутри и снаружи. А там вовсе разбили, пустив гордые хоромы на дрова. Сгорел в печах терем, сгорели ступени, хранившие поступь царей и первых котляров. Остался неколебимо стоять лишь каменный подклет. Он был тёмен и склизок от сырости. Туда с торга бегали по нужде.

– Едет, говорят, малолетний посаженик из царственноравных…

– Малолетний? Да кто его возвеличил? За что?

– Про то не ведаем, а вот то, что он дочь купеческого старшины берёт за себя, – это правда святая.

К той поре, когда Ворон достиг Торжного острова, в брюхе пело уже так, что он был способен замечать только съестное.

Вот сбили глиняную обмазку с крышки большой андархской печи. Из настоявшегося горнила рванул пар, начал истекать одуряющий запах жаркого. Дикомыт захлебнулся слюной: приспешники руками в толстых рукавицах перебирали цепь, вываживали связку румяных гусей, поддон натёкшего жира. В шкворчащий жир сразу начали бросать куски хлеба, для тех, кому сочное мясо встанет дороговато.

Подальше снимали мякоть с костей цельной козы, приготовленной такой же способицей. Сочные лопасти мяса крошили на просторной колоде со стольницей, сдабривали горлодёром, кислой капустой – и закладывали благодать в круглые лепёшки, ловко взрезанные карманом. Пышащие чинёнки расхватывали прямо на месте, оставшиеся выкладывали на ночвы и, взяв на плечо, несли по рядам.

– Налетай, не зевай, с пылу с жару, ни закалу, ни пригару, соколами в рот залетают, на языке тают, брюхо радуют, мошне легченье творят…

Ворон постоял, посмотрел, как мелькали в проворных руках широкие блестящие тесаки, иссекали нежную мякоть… Пошёл дальше. Он хорошо если второй раз в жизни видел снедь, покупаемую за деньги. И уж точно впервые собирался есть без всякого вежества, на ходу, даже не поблагодарив как следует варею, ибо та, мельком глянув, успела отвернуться к другому покупщику… Живот требовал своего, но решиться было непросто.

– Какую ещё купеческую дочь? Мостки-то под ногами не разойдутся?

– С чего бы?

– С того, желанный, что не купеческую, а Твердилы, кузнечного старшины.

– И верно: девка красавица…

Ещё дальше манили к себе саморыбные рундуки. Ворон загляделся на ломти жареной сомовины, стал уже слушать разговор у прилавка, чтобы не вовсе дураком подступиться к сидельцу… В это время сзади наплыл ещё запах. Ворон принюхался… ноги сами повернулись, зашагали в ту сторону.

Там на огромных горшках, закутанных валяными полстями, сидели толстые, тепло одетые бабы. Себе гузно грели и каше со щами не давали остыть.

Одна баба, самая дебелая, шуровала кочергой в переносной жаровне. Над углями шипела глиняная сковорода. Толстуха лила тесто, ловко переворачивала блины, наполняла то крошёной рыбой, то сладким пареным борканом… то чем-то белым из поливного горшочка. Ворон подошёл. Если глаза и нос его не обманывали, в горшочке была сметана. Правская сметана. Густая. Жирная. Тягучая…

Брюхо совсем прилипло к спине. Голова закружилась.

«Тайный воин всё обязан уметь. Даже у чужих людей еду покупать. Чтобы ноги назад к учителю донесли…»

– Будь здорова, как вода, тётенька! Сколько просишь за блинок со сметаною?..

Лакомство, кажется, вовсе не достигло желудка. Истаяло прямо в горле, рассосалось по жилкам. Подбирая с ладони последние капли сметаны, Ворон начал замечать несытые и лихие глаза, шильями колющие с разных сторон. На торгу было полным-полно побирушек. Одетых в обноски, в рогожу, в лоскутные гуньки, стянутые мочалом. Обутых в тряпичные опорки, вовсе босых. Серые, потёртые людишки кланялись прохожим, каждого величали, подставляли горсти для подаяния… В нарочитом унижении крылся лютый укор, закоснелое злобство ко всякому, кто выглядел хоть немного достаточней. Если «добрый господин» не останавливался, в спину летело: