Технологический институт Джорджии занимал около четырехсот акров в самом центре Атланты. Жители Джорджии могли обучаться здесь бесплатно, но академические требования закрывали дорогу сюда абсолютному их большинству. Добавьте туда же расходы на жилье, учебники, оплату лабораторий, и не у дел оказывались очень многие. Счастливчики получали полную стипендию, остальным оставалось надеяться на то, что их родителям удастся получить повторную закладную на свой дом. Тех неизменно фигурировал в первой десятке большинства рейтингов колледжей и вместе с университетом Эмори считался частью системы старейших учебных заведений Юга страны. По окончании курса его выпускнику ничего не стоило вернуть родителям долг.
Фейт притормозила на Техвуд-драйв, пропуская студентов, которые, похоже, даже не догадывались о назначении пешеходных переходов. Группа молодых людей загикала при виде блондинки в «мини». Фейт даже не посмотрела в их сторону. Она искала место для парковки. Найти место для машины на территории университетского городка всегда казалось ей нерешаемой задачей. Наконец она сдалась и въехала на стоянку для инвалидов. Опустив защитный козырек, она показала охраннику полицейское разрешение на парковку в надежде на то, что этот документ покажется ему весомым основанием для вторжения.
— Давайте звоните своему декану, — кивнул ей Уилл.
Пока Уилл высвобождал свое тело из машины, Фейт успела поговорить с секретаршей декана. Закончив разговор, она тоже вышла из автомобиля и заперла дверцы.
— Декан Мартинес все еще совещается с юристом по телефону. Он хочет, чтобы мы обождали его здесь. Он присоединится к нам, как только закончит разговор. — Фейт указала на большое кирпичное четырехэтажное здание. — Это Гленн-холл. Тауэрс сразу за ним.
— Ведите, — кивнул Уилл и зашагал за ней, но шаги Фейт оказались значительно короче, и вскоре они уже шли рядом.
Со своими пятью футами восемью дюймами
[6]
Фейт никогда не считала себя коротышкой, но рядом с ним ощутила себя карлицей.
Занятия еще не закончились, и повсюду небольшими группками бродили студенты. Хотя Уилл оставался в жилете, она не скрывала его кобуру и пистолет. Фейт была одета в хлопчатобумажную блузку с короткими рукавами и легкие брюки, что с учетом более чем стоградусной жары было вполне разумно, но не могло скрыть золотой щит на ее левом бедре и пистолет на правом. Таким образом, появившись на аллее между Гленном и Тауэрс-холлом, они устроили настоящий переполох.
Тем не менее, шагая по университетскому городку и глядя на юные лица вокруг, Фейт вдруг поняла, как сильно ей хочется заниматься этим расследованием. Даже если не принимать во внимание то, что такой напарник, как Лео Доннелли, был очень и очень далек от ее идеала, Фейт не могла даже представить себя на месте матери, потерявшей ребенка. Беседа с Абигайль Кампано стала одним из самых трудных событий в ее жизни. Все, что могла припомнить несчастная мать, — это то, как она ссорилась с дочерью, и те ужасные вещи, которые они друг другу говорили. Тот факт, что ее дочь пропала, а не погибла, не делал ситуацию менее страшной. Фейт хотела сделать все от нее зависящее, чтобы помочь вернуть Эмму домой. Она испытывала необъяснимое желание дать Уиллу Тренту понять, что, несмотря на сегодняшние промахи, может быть ему полезна.
Для начала она рассказала ему то немногое, что ей было известно об этой части территории Теха.
— Это общежития первокурсников. Отдельно для девушек, отдельно для юношей. В них живет около шестисот человек. Они расположены ближе других общаг к стадиону, и тут всегда шумно. Мест для парковки первокурсникам отводится крайне мало, поэтому машины есть лишь у немногих. По крайней мере, на территории университетского городка.
Провалившись в скрытую в глубокой траве ямку, она стала смотреть под ноги, чтобы ненароком не получить травму.
— Что ты здесь делаешь?
Сначала она узнала кроссовки. Они были той же фирмы и того же цвета, что и обувь, которую она всего несколько часов назад видела на ногах Адама Хамфри. Из кроссовок торчали две тонкие, похожие на волосатые палки ноги. Шорты мешком висели на узких бедрах, открывая взгляду верхнюю часть трусов. Юноша был одет в порванную вылинявшую футболку, которую терпеть не мог его дядя, капитан Воздушных сил, с надписью «Нет крови в обмен на нефть!».
Задним числом Фейт ничуть не удивило то, что она столкнулась с Джереми, который жил в Гленн-холле на протяжении последних полутора недель. Хотя она совершенно точно знала, что сейчас ее сын должен находиться на занятиях. Она помогла ему составить расписание еще несколько недель назад.
Она так ему и сказала.
— Что случилось с введением в биомеханику?
— Нас отпустили, — огрызнулся он и повторил свой вопрос: — Что ты здесь делаешь?
Фейт покосилась на Уилла Трента, который с невозмутимым видом стоял рядом, и подумала, что у расследования, в ходе которого пострадала ее мать, были и свои плюсы. К примеру, для него не явилось неожиданностью то, что у тридцатитрехлетней женщины есть восемнадцатилетний сын.
— С одним из твоих сокурсников произошел несчастный случай, — ответил за нее Уилл.
Джереми был воспитан двумя поколениями полицейских. Он отлично знал их язык.
— Вы хотите сказать, что он умер?
Фейт никогда не лгала сыну.
— Да. Но пока это должно остаться между нами. Его звали Адам Хамфри. Ты его знал?
Джереми покачал головой.
— Он козлятник?
По какой-то загадочной причине обитатели Гленн-холла именовали себя этим титулом.
— Нет, — ответила она. — Он жил в Тауэрсе.
— Занятия только начались. Я еще никого не знаю, кроме пердунли. — Еще одно прозвище, на этот раз обозначающее его соседа по комнате. — Я могу о нем поспрашивать.
— Не стоит, — ответила Фейт, борясь с желанием протянуть руку и заправить ему прядь волос за ухо. Он перерос ее, когда ему исполнилось тринадцать. В тех немногих случаях, когда Джереми разрешал матери проявлять свои чувства в присутствии других людей, она была вынуждена приподниматься на цыпочки, чтобы поцеловать его в лоб. — Я загляну к тебе позже.
— Не надо. Тут и так все пускают слюни. МКХТ — это полное дерьмо.
— Не говори «дерьмо».
— Мам!
Она кивнула, соглашаясь и понимая причину его дискомфорта. Джереми поплелся дальше, волоча по траве новенький шестидесятидолларовый рюкзак.
Когда Фейт было шестнадцать, она повсюду таскала с собой годовалого сына, и люди часто принимали его за ее младшего братишку, чем неизменно вгоняли Фейт в краску. Когда ей было двадцать пять, она злобно ощетинивалась всякий раз, когда мужчины полагали, что возраст ее сына является точным мерилом ее распущенности. К тридцати годам она достаточно примирилась со своим прошлым, чтобы принимать его таким, как есть. Все совершают ошибки, и самым главным было то, что она любила своего сына. Ей пришлось нелегко, но присутствие Джереми позволяло ей спокойно сносить пристальные взгляды и явное неодобрение окружающих. К сожалению, их мир разлетелся вдребезги, когда в прошлом месяце на ознакомительной лекции для первокурсников один из соседей Джереми по общежитию заявил, едва увидев Фейт: «Слышь, мужик, сексуальная у тебя подружка!»