Как всегда бывает в рубежных, определяющих развитие событий ситуациях — в ту или другую сторону, я обратилась к костям. Я вверяла им свою дальнейшую судьбу на ближайшие дни-недели.
7 + 17 + 19 — «В ваших силах довершить начатое. Бросать сейчас все на полпути — испортить собственную судьбу».
Эта комбинация мне уже встречалась — не далее как несколько дней назад. И почти два раза подряд выпавшая комбинация лишний раз подчеркивает, что я нахожусь на правильном пути и что мне просто необходимо двигаться дальше. И что самое характерное, кости так решительно указывали путь именно в отношении Антона Королькова.
ГЛАВА 7
Я ехала к Антону Королькову со смешанными чувствами. С одной стороны, я понимала, что никто мне там рад не будет и, скорее всего, просто пошлют меня подальше. Мне придется выслушать массу неприятного — как про себя лично, так и про профессию, которую меня угораздило выбрать. Потом, я не была уверена в том, что Антон сможет сообщить мне что-либо интересное, связанное с делом Губанова. Это была лишь моя интуиция, отчасти подкрепленная подсказкой костей. В одном я была уверена: Никишина в преступлении не виновата. Как, впрочем, и ее сын, Никифоров.
Но если все мои теперешние попытки отыскать очередную иголку в стоге сена тщетны и неправильны, я вернусь к тому, от чего стараюсь уйти: мальчика задушила либо мать Никишина, либо сын Никифоров. И после проведения дополнительного расследования мать все-таки отправится отбывать наказание либо за себя, либо за сына. И в том и в другом случае это будет, наверное, справедливо. Хотя, скорее всего, приговор суда будет мягким. И ничья судьба в принципе порушена не будет. Жизнь Сережи Губанова, как бы цинично это ни звучало, будет просто принесена в жертву обстоятельствам, и, кроме его отца, мало кто по нему особо будет горевать. Да и у Владислава Юрьевича есть другой ребенок, благополучный, «семейный»… Пьяные слезы Антонины в данном случае в расчет можно не принимать.
Единственный «бес», который нес меня по заснеженным улицам города, возник из комбинации костей. После того как с Аделаидой Анатольевной отношения наши деловые закончились, я вообще продолжала заниматься делом Губанова, что называется, на общественных началах…
Меня насторожил уже сам голос тетки Антона, прозвучавший из динамика домофона:
— Кто там?
Мария Романовна спрашивала осторожно, с опаской и даже некоторыми плачущими интонациями.
— Татьяна Иванова, детектив, я у вас уже была, и в суде мы виделись.
— Ой, ну что вы хотите от нас? Что-о! — В домофоне стремительно разгоралась истерика: — Антона нет, его увезли в больницу, и все благодаря этому делу и вашему Губанову! Умер и умер мальчишка, прости господи, но Антошка-то в чем виноват?
— Антон в больнице? — участливо спросила я, стараясь не обращать внимания на истерику. — А что случилось? Может быть, я пройду к вам и мы поговорим?
— Что случилось? — с угрозой переспросила тетка. — А вот вы проходите и узнаете, что случилось!
«Вот это уже хорошо», — успела подумать я и не замедлила воспользоваться приглашением.
Мария Романовна выглядела гораздо хуже, чем в прошлую нашу встречу. Ее волосы были растрепаны, в руках у нее дымилась сигарета, и по ее виду было заметно, что она выпила.
— Вы не думайте, что я… В общем, тут с Антоном такое горе! — начала она сбивчиво говорить.
Когда она открыла дверь, от истерики уже не осталось следа. Это была просто находящаяся в замешательстве, можно сказать, даже в шоке, женщина.
— Ну что, что у вас случилось? В какую больницу попал Антон?
Тетка всплеснула руками и нервно затушила сигарету в пепельнице. Мы к тому времени уже прошли в гостиную.
— Понимаете, он вышел погулять, уже ближе к вечеру, вчера… А пришел весь сам не свой, огрызался, отказался есть и разбил у меня вазу. Знаете, ваза для меня была так дорога, ей уже тридцать лет, это как бы наша семейная реликвия…
Я понимающе кивнула.
— Ну, и я наорала на него, отшлепала даже, и тут — звонок по телефону… Спросили Антона. Я еще удивилась — кто это его может спрашивать? Позвала. А он, выслушав то, что ему сказали, матерно выругался и разбил телефонную трубку. Тут уже нервы мои совсем не выдержали, и я его отлупила как следует.
Мария Романовна тяжело вздохнула и закурила следующую сигарету.
— А что потом? — спросила я.
— А потом он долго плакал у себя в комнате, затем вроде бы заснул… Сегодня утром я к нему подхожу, а у него глаза такие страшные, безумные, и все лицо в крови. Я его спрашиваю, что случилось, а он как закричит: «Уйди отсюда!» — а потом все матом да матом! Я страшно испугалась. И лицом о стену начал биться. Я тогда и поняла, почему у него лицо окровавленное. Я не знала, что мне делать, тут соседка пришла и, узнав, в чем дело, посоветовала позвонить «03». Я еще думала, стоит или нет, но Антошка выбежал из комнаты, схватил нож и стал за соседкой гоняться, говорил, что убьет всех и посуду всю переколотит. В общем, соседка завизжала, тут муж ее прибежал, Антона схватил, руки ему заломил, а соседка-то «неотложку» и вызвала. Приехали, надели на него смирительную рубашку и увезли.
Воцарилась пауза.
— Это у него все от суда этого, от Сережки, будь он неладен! Они ведь с ним постоянно вместе были, а Сережка — я от воспитателей наслушалась, что это был за тип. У него и мать — алкоголичка ненормальная, и отец тоже хорош гусь…
— Ну, у всех, кто в детском доме, с родителями непорядок, вы сами знаете, — развела руками я.
— Да, да, — торопливо согласилась со мной Мария Романовна. — Да… И я теперь не знаю, что делать. Идти в больницу? Но Антошка, когда его увозили, так матом меня обложил и заорал, что если я приду, то он меня там прямо на месте и убьет!
— Это он сгоряча, — попыталась я ее успокоить. — Все они такие… Психика порушена, в детдоме им было несладко… Вы лучше скажите, а кто-нибудь до этого Антону звонил по телефону?
Мария Романовна недоуменно покачала головой.
— Да вроде бы нет, — ответила она. — Я ведь его не так давно к себе взяла, я вам рассказывала. Сережка звонил несколько раз, но это когда он жив был. А новых друзей у него и не было. В школе он как бирюк, пока привыкает к новой обстановке… Во дворе? Да я его лишний раз стараюсь на улицу не выпускать, меня Аделаида предупреждала, что чем меньше, тем лучше. Вот обвыкнется, тогда можно.
— И все же, кто ему звонил? Мужской голос?
— Нет, — покачала головой Мария Романовна. — Детский голос, такой, как у подростков… Может, чуть постарше, чем сам Антошка.
— Но это было первый раз? Этот голос раньше вы не слышали? — продолжала допытываться я.
Мария Романовна помолчала, а потом замотала головой:
— Нет, нет, раньше не слышала его.
— Понятно… А во дворе, говорите, Антон друзей себе не заимел?