— Об этом разговоре никому ни слова. Я повторяю, ни-ко-му. Даже моей жене. В деле мы трое, и больше никто ничего знать не должен. Иначе сгорим, как мотыльки.
Его собеседники одобрительно кивнули головами.
Глава 4
Кабан представил меня одному из своих подручных, который отзывался на имя Савелий. Было это действительно его имя или кличка, я так и не разобралась. По должности числился он кем-то вроде начальника службы внутренней безопасности и был правой рукой Кабана.
Савелию при мне было велено оказывать розыскам всяческое содействие. Что говорилось в мое отсутствие, я могла только догадываться, но, судя по тому, что за Троицким была организована слежка, вполне возможно, что подобная превентивная мера будет применена и ко мне.
Для начала я потребовала машину, чтобы вернуться домой.
Без возражений был предоставлен тот же «БМВ», на котором меня привезли сюда. Подозвав кивком головы Троицкого, я направилась к машине, по дороге объяснив ему, что мы едем ко мне, где и поговорим по душам.
Я заняла место рядом с тем же водителем, приказав ему:
— Домой.
На этот раз никакого удивления он не выказал.
* * *
Едва я захлопнула за собой дверь своей квартиры, как тут же выложила Троицкому все претензии, которые прямо распирали меня в машине по дороге домой.
— Как вы посмели подставить меня этому монстру? Я ведь не давала вам согласия!
— Поймите меня, — оправдывался он, — они следили за мной и увидели вас. Кабан вызвал меня к себе и прямо спросил, кто вы такая. Не мог же я сказать, что вы моя, например, любовница.
— Этого только не хватало.
— Вот видите. Кроме того, он потребовал отчитаться, что я сделал для розыска. А что я мог сказать? Ничего не сделал? Вы же видели, он псих самый натуральный. Он мог убить меня на месте.
— И поделом вам, зачем вы с ним связались? Насколько я поняла, это ведь была ваша инициатива?
— Бес попутал. Я уже раскаялся сто раз.
— А уж как я раскаялась, что с вами связалась, вы себе представить не можете.
— Могу, — обиженно буркнул незадачливый кандидат искусствоведения.
Мы оба замолчали, утомленные перепалкой и предшествующими событиями.
История, в которую я с таким блеском влипла, была столь же диковинна, сколь и опасна. Прежде чем решать, как из нее выпутываться, следовало, по крайней мере, изучить и проанализировать доступную на данный момент информацию. Собственно говоря, для этого я и пригласила к себе Троицкого, а вовсе не за тем, чтобы осыпать его бессмысленными упреками. Но ведь сердцу не прикажешь.
— Ну хорошо, — смягчилась я, — давайте, Лев Владимирович, рассказывайте все, что вам об этом деле известно. Причем старайтесь не пропускать деталей, даже если лично вам они будут казаться несущественными.
— А кофе сварите?
Тут наши желания полностью совпали.
— Сварю с удовольствием. Только сначала покажите мне то, что вы купили за такие большие деньги.
Из цилиндрического футляра, похожего на те, в которых студенты носят чертежи, он достал свернутую в рулон картину.
На ней была изображена молодая, похотливо улыбающаяся женщина в сильно декольтированном платье. На мой взгляд, ничего особенного. Я бы вряд ли заплатила за нее полтора миллиона долларов.
— Начинайте, Лев Владимирович, — предложила я, рассматривая картину.
Лев Владимирович вздохнул, поудобнее устроился в кресле и начал свой рассказ:
— Ровно три недели тому назад, вечером, мне домой позвонил из Москвы незнакомый мужчина с каким-то очень неприятным гнусавым голосом и сообщил, что…
Тремя неделями раньше
— Вот оно! — взволнованно воскликнул Благодаров, прочитав короткую газетную информацию. — То, что надо.
С утра он гулял с собакой и только что вернулся, прихватив все утренние газеты, которые нашлись в киоске.
Он подошел к телефону и набрал номер Назарова. Трубку взял сам Олег.
— Алло.
Голос был сонный.
— Олег, привет, это я. Разбудил?
— Конечно, — зевая, подтвердил Назаров, — еще девяти нет, чего тебе, безработному, не спится?
Друзья накануне ликвидировали свое предприятие и встали на учет на бирже труда как безработные. Они собирались вернуться к челночному бизнесу, а лишние три сотни в месяц никогда никому не мешали. Это, конечно, было не совсем законно, но все их знакомые челноки поступали именно так, и они не видели причин действовать иначе. Единственное неудобство заключалось в том, что каждые две недели нужно было отмечаться на бирже, но эта проблема, как правило, легко решалась правильным составлением графика поездок. Да и ездить приятели далеко пока не собирались. В московские Лужники, или просто Лужу, и обратно.
— Ты сегодня газеты не читал, конечно?
— Конечно, нет, а что там интересного? Увеличили пособие по безработице?
— Эрмитаж обокрали.
— Ну?
— Пять картин поперли, пару очень дорогих. Где Зинаида?
— На кухне возится, завтрак готовит. Позвать?
— Не надо, скажи, чтобы на мою долю настряпала. Я сейчас приеду.
— Давай.
* * *
После завтрака все трое собрались в гостиной, где на столе уже были разложены альбомы и каталоги.
— Вот она! — взволнованно воскликнула Зинаида, показывая на цветную репродукцию картины, изображавшей черноволосую, таинственно улыбающуюся молодую женщину в красно-белом одеянии с большим декольте.
— Франс Халс, «Цыганка», масло, 90 на 120 сантиметров, точное время написания неизвестно, предположительно 1628–1630 годы, Ленинград, Эрмитаж, — прочитал Назаров аннотацию, — и сколько эта «Цыганка» может стоить?
— Сейчас попробуем найти, — пробормотал Благодаров, листая толстый каталог.
— Цены как таковой там, конечно, нет. Максимум, что можно найти в каталогах, это предполагаемая стартовая цена аукциона, — пояснила Зинаида. — Конечно, какое-то представление о стоимости каталог дает, но только самое приблизительное. В конечном итоге стоит картина столько, сколько готов заплатить покупатель.
— Ну примерно сколько, как ты думаешь? — нетерпеливо поинтересовался Назаров.
— Не знаю, я к подобным полотнам не приценивалась, но, думаю, очень много. Халс приравнивается к таким мастерам, как Рембрандт, Ван Дейк. А это очень круто.
— Ого! — раздался изумленный возглас Благодарова.
— Нашел? — возбужденно спросил Олег. — Сколько?
— Три миллиона, — прошептал Благодаров.