— Да, если ты не возражаешь.
Баннистер никогда не возражал, когда его избавляли от работы, которую в противном случае пришлось бы выполнять ему.
— Нет, я не против. — Он взглянул на часы. — Но сегодня уже поздно, рабочий день закончился. — Баннистер поставил пробирку на место и вручил штатив Александеру. — Отложи это дело до завтра.
Александер послушно поставил пробирки в лабораторный холодильник, закрыл его дверь и задумался.
— Карл, я давно хотел поговорить с тобой об одной вещи.
Баннистер сосредоточенно убирал лабораторию. Он никогда не задерживался на работе после пяти часов.
— О чем же? — спросил он, не повернув головы.
— Я хотел поговорить о том, как мы делаем анализ на антитела к резусу.
— И что же тебя интересует?
Александер принялся лихорадочно подбирать подходящие слова. Он сразу, с самого начала, понял, что своими приобретенными в колледже знаниями может невзначай обидеть своего менее образованного коллегу, тем более такого, как Баннистер, и изо всех сил старался соблюсти корректность.
— Я заметил, что мы проводим только два анализа на присутствие антител — в физиологическом растворе и в насыщенном растворе белка.
— И что?
— Ну… — робко начал Джон. — Разве такой подход уже давно не устарел?
Баннистер закончил уборку, обошел стол и вытер руки бумажным полотенцем.
— Будь любезен, объясни почему? — резко спросил он.
Александер пропустил мимо ушей раздражение Баннистера.
— Сейчас в большинстве лабораторий используют и третий тест — непрямую пробу Кумбса — после анализа в физиологическом растворе.
— Какой тест?
— Непрямую пробу Кумбса.
— Что это такое?
— Ты что, шутишь? — Александер осознал свою ошибку, когда эти слова уже сорвались с его губ. Но он произнес их, будучи твердо уверенным, что ни один лаборант не может не знать, что такое непрямая проба Кумбса.
— Не умничай! — негодующе прикрикнул на Джона старший лаборант.
Александер принялся поспешно исправлять ошибку:
— Прости меня, Карл, я не хотел, чтобы ты так это воспринял.
Баннистер смял полотенце и бросил его в мусорную корзину.
— Но я воспринял это именно так. — Он агрессивно наклонился вперед, лысина заблестела в свете висевшей под потолком лампы. — Слушай, парень, что я скажу тебе ради твоей же пользы. Ты только что окончил школу и пока не знаешь, что то, чему там учат, не всегда работает на практике.
— Это не просто теория, Карл. — Александер говорил серьезно, собственная оплошность теперь казалась ему не важной. — Было доказано, что некоторые антитела в крови беременных женщин невозможно обнаружить ни в физиологическом, ни в белковом растворе.
— И часто такое случается? — с самодовольной улыбкой спросил Баннистер, заранее зная ответ.
— Очень редко.
— Ну, вот видишь.
— Но третий тест все равно необходим. — Александер говорил убежденно, стараясь пробить броню невежества Баннистера. — На самом деле это очень просто. Закончив тест в физиологическом растворе, берешь ту же пробирку…
— Не читай мне лекций, — перебил его Баннистер. Сняв лабораторный халат, он потянулся к висевшему на вешалке за дверью пиджаку.
Понимая, что тратит время даром, Александер все же продолжал:
— Это почти не прибавляет работы. Я с радостью буду делать ее сам. Все, что нам нужно, — это сыворотка Кумбса. Правда, от этого анализ становится немного дороже…
Это было уже нечто знакомое. Теперь Баннистер отчетливо понимал, о чем идет речь.
— О да! — Баннистер вложил в свое восклицание всю язвительность, на какую был способен. — Это очень понравится доктору Пирсону. Конечно же, все, что дорого, то мило.
— Разве ты не понимаешь? Все другие способы ничего не доказывают. — Александер говорил напористо, не замечая, что срывается на крик. — С помощью тестов, которые мы здесь делаем, можно получить отрицательный результат, в то время как в действительности в крови матери циркулируют антитела, а ребенок находится в опасности. Так можно убить новорожденного.
— Не твоя забота тревожиться об этом, — грубо и злобно ответил Баннистер.
— Но…
— Никаких «но»! Пирсон не любит нововведений, особенно если они дорого стоят. — Баннистер посмотрел на часы, увидел, что уже без одной минуты пять, и заговорил тише и без агрессии: — Слушай, детка, мы не врачи, и ты поступишь умно, если не станешь корчить из себя доктора. Мы лаборанты, и наша обязанность — делать то, что нам велят.
— Но это не значит, что я не имею права думать, не так ли? — разозлился Александер. — Я знаю одно: анализ моей жены должен быть сделан в физиологическом растворе, в белке и с сывороткой Кумбса. Для нас этот ребенок важнее всего на свете.
Стоя в дверях, старший лаборант внимательно посмотрел на молодого коллегу. Теперь он ясно видел то, чего не замечал раньше. Этот парень — нарушитель спокойствия, смутьян. Мало того, этот смутьян имеет обыкновение ставить других в неловкое положение. Может быть, стоит дать этому пай-мальчику из колледжа возможность прямо сейчас повеситься? Баннистер произнес:
— Я сказал тебе то, что думаю. Если тебе это не понравилось, иди к Пирсону. Доложи ему, что ты недоволен правилами работы отделения.
Александер посмотрел в глаза старшего лаборанта и спокойно произнес:
— Наверное, я так и сделаю.
Баннистер презрительно скривил губы:
— Делай как знаешь. Но помни — я тебя предупредил.
Бросив взгляд на часы, Баннистер вышел, оставив Джона в лаборатории одного.
Глава 12
Доктор Дэвид Коулмен остановился у главного входа в клинику Трех Графств и окинул взглядом место, где находился. Было начало девятого, стояло теплое августовское утро, обещавшее душный жаркий день. У входа было тихо и малолюдно. Кроме Коулмена, здесь были санитар, поливавший из шланга двор, и средних лет медсестра, вышедшая из остановившегося на противоположной стороне улицы автобуса. Коулмен подумал, что оживление здесь начнется где-то через час.
Дэвид критически осмотрел корпуса клиники и подумал, что строителей ни в коем случае нельзя было обвинить в пустой трате денег на эстетические излишества. Архитектура зданий была строго утилитарной, стены, сложенные из простого кирпича, были даже не оштукатурены. Функциональные четырехугольники — стены, двери, окна. Только у главного входа можно было заметить некоторое разнообразие — надпись на закладном камне гласила: «Заложен Его Честью мэром Хьюго Стаутингом в апреле 1918 года». Поднимаясь по ступенькам к двери, Коулмен гадал, что же представляла собой эта высокопоставленная персона.