Пирсон надел белый халат, в котором он явился в прозекторскую, и закурил новую сигару. У старика был обычай оставлять на пути следования по клинике окурки сигар в самых неожиданных местах. Патологоанатом предоставлял другим право положить их в пепельницы. Выпустив клуб дыма, Пирсон обратился к будущим сестрам:
— В вашей профессиональной жизни непременно наступит такой момент, когда какой-то из ваших больных умрет и вам надо будет получить разрешение на его вскрытие от ближайших родственников. Как правило, это делают врачи, но иногда эта обязанность достается и сестрам. Возможно, вам придется столкнуться с сопротивлением. Любому человеку трудно решиться дать согласие на право изуродовать тело человека, которого он любил. Это вполне понятное чувство.
Пирсон сделал паузу. Седдонс вдруг поймал себя на мысли о том, что он, возможно, несправедлив к старику. Кажется, он не лишен ни теплоты, ни человечности.
— Подыскивая аргументы, — продолжал Пирсон, — чтобы убедить родственников в необходимости вскрытия, вспомните сегодняшний случай и воспользуйтесь им как примером. — Он вынул изо рта сигару и махнул ею в сторону умершего: — Этот человек в течение многих месяцев страдал туберкулезом и мог заразить окружающих — членов своей семьи, коллег на работе, персонал клиники. Если бы не вскрытие, то многие могли бы заболеть туберкулезом, не догадываясь об этом, и болезнь развивалась бы до тех пор, пока не стало бы слишком поздно ее лечить.
Две практикантки инстинктивно отпрянули от стола.
Пирсон покачал головой:
— Сейчас опасности заражения уже нет. Туберкулез — респираторная инфекция. Но благодаря сегодняшнему вскрытию мы сможем направить людей, контактировавших с больным, к фтизиатру для наблюдения. Он будет периодически обследовать их в течение нескольких лет.
Седдонс, к своему немалому удивлению, был тронут словами Пирсона. Патологоанатом хорошо говорил и, главное, верил в то, что говорил. Сейчас старик очень нравился Седдонсу.
Словно прочитав мысли резидента, Пирсон посмотрел в его сторону и насмешливо улыбнулся:
— В патологической анатомии тоже бывают свои победы, доктор Седдонс. — Он кивнул сестрам и вышел, оставив в прозекторской облако сигарного дыма.
Глава 4
Ежемесячная хирургическая клинико-анатомическая конференция была запланирована на четырнадцать тридцать. В четырнадцать двадцать семь доктор Люси Грейнджер, встревоженная, как опаздывающая на урок школьница, торопливо подошла к столу секретаря перед входом в администрацию и спросила:
— Я не опоздала?
— Не думаю, — ответила девушка. — По-моему, еще не начали.
Приблизившись к двустворчатой двери, Люси услышала гул голосов, а войдя в конференц-зал, устланный толстым ворсистым ковром, с длинным ореховым столом и резными стульями, сразу же увидела Кента О’Доннелла и какого-то незнакомого молодого человека. Вокруг стоял гул голосов, в воздухе плавали облака табачного дыма. Ежемесячные клинико-анатомические конференции считались коллективными мероприятиями, и на них должны были являться не только штатные хирурги, а их было сорок с лишним человек, но и интерны и резиденты.
— Люси! — окликнул ее О’Доннелл.
Услышав ее имя, два знакомых хирурга оглянулись, и она приветливо помахала им рукой.
О’Доннелл направился к ней, ведя за собой молодого человека.
— Люси, я хочу познакомить тебя с доктором Роджером Хилтоном. Он только что зачислен в штат. Помнишь, я недавно говорил тебе о нем?
— Да, помню. — Она лучисто улыбнулась Хилтону.
— Это доктор Грейнджер. — О’Доннелл всегда старался помочь новым врачам влиться в коллектив. — Один из наших хирургов-ортопедов, — добавил он.
Люси протянула Хилтону руку, и он ответил рукопожатием. У молодого хирурга была сильная твердая ладонь и мальчишеская улыбка. Ему скорее всего не больше двадцати семи, решила Люси.
— Добро пожаловать, — сказала она, — если вы еще не устали выслушивать эти слова.
— Если честно, то мне очень приятно их слышать. — Молодой человек говорил искренне.
— Это ваше первое место работы в клинике?
Хилтон кивнул:
— Да, прежде я был резидентом-хирургом в клинике Майкла Риза, в Чикаго.
Теперь Люси вспомнила. Кент О’Доннелл очень хотел заполучить этого человека в Берлингтон. Это означало, что Хилтон — квалифицированный хирург.
— Люси, можно тебя на минутку? — спросил О’Доннелл и показал на окно, около которого было не так много людей.
Извинившись перед молодым хирургом, они отошли.
— Вот так лучше. Здесь мы по крайней мере можем слышать друг друга, — с улыбкой произнес О’Доннелл. — Как у тебя дела, Люси? Я давно тебя не видел, если не считать работы.
Люси задумалась и шутливо ответила:
— Ну, пульс у меня нормальный, температура тридцать шесть и шесть. Давление я давно не измеряла.
— Почему бы мне этого не сделать? — спросил О’Доннелл. — Например, за ужином?
— Думаешь, это будет умно? Вдруг ты уронишь тонометр в суп?
— Ну, так давай поужинаем без тонометра.
— С удовольствием, Кент, — ответила Люси. — Но мне надо сначала дочитать одну книгу.
— Читай, а потом я тебе позвоню. Давай попытаемся поужинать на следующей неделе. — Он коснулся плеча Люси: — Пойду открывать представление.
Глядя, как он прокладывает себе дорогу в людской толчее, Люси в который уже раз поймала себя на мысли о том, как она восхищается О’Доннеллом — как коллегой и как мужчиной. Приглашение на ужин не было для нее новостью. Они и раньше встречались по вечерам, и Люси даже казалось, что между ними установились какие-то негласные отношения. Они оба не состояли в браке, Люси, в свои тридцать пять, была на семь лет моложе главного хирурга. Но О’Доннелл ни разу не дал ей понять, что видит в ней нечто большее, чем приятного собеседника.
Сама Люси чувствовала: если даст себе волю, то ее восхищение Кентом перерастет во что-то более глубокое и личное. И она предпочитала не форсировать события; пусть все идет как идет, а если ничего не выйдет, то она ничего не потеряет. В этом состоит по крайней мере одно из преимуществ зрелости перед юностью. Зрелый человек не спешит, понимая, что противоположный конец радуги находится не в соседнем квартале.
— Начнем, джентльмены? — О’Доннелл занял место во главе стола и, повысив голос, обратился к присутствующим. Он тоже был рад мимолетной встрече с Люси; его приятно грела мысль о том, что скоро он с ней увидится. Вообще-то ему следовало бы позвонить ей раньше, но были веские причины, удерживавшие О’Доннелла от звонка. Хотя Кент чувствовал, что его все сильнее и сильнее тянет к Люси Грейнджер, он не был уверен, что это хорошо для них обоих.
Он давно привык к своему образу жизни. Одиночество и независимость становятся необходимыми со временем, и О’Доннелл сомневался, что сможет привыкнуть к иной жизни. Он подозревал, что нечто похожее чувствует и Люси и могут возникнуть проблемы в их профессиональной карьере. Но, как бы то ни было, ему было очень комфортно в ее обществе, лучше, чем с любой из женщин, каких он знал раньше. От Люси исходило душевное тепло — когда-то он обозначил это свойство как строгую доброту, — оно успокаивало и вселяло силу.