Зовите меня Роксолана. Пленница Великолепного века - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Вяземская cтр.№ 52

Но даже это не имело сейчас такого важного значения. Хюррем, дети, зимний вечер и снежинки: из бумаги и ткани – на полу, настоящие – за окном. Она еще не знала, что это – чуть ли не последний вечер в ее жизни, когда она может ощущать себя полностью счастливой.

Первое несчастье случилось через два дня. Мальчики, как всегда, играли во дворе. Ильяс, как самый старший, присматривал за малышней. Потом наступило время занятий, и его позвал наставник. Зазевалась ли нянька, или мальчики просто не послушались – она так и не узнала. Один из двух близнецов, Мехмед, полез на беседку, маленький Джихангир – следом. Его спасло только то, что он был мал и потому так толком никуда взобраться и не смог. А Мехмеду, лазившему, словно обезьянка, хватило силенок, чтобы взобраться на самый верх. Но – не хватило, чтобы удержаться. Несмотря на настоящую зимнюю погоду, было не слишком холодно и снег днем немного подтаивал; ночью температура опускалась, и то, что за день подтаяло, бралось ледком. Словом, крыша беседки оказалась скользкой, и мальчик не удержался. Падать было не так уж высоко, и, безусловно, в худшем случае ребенок отделался бы переломами (как это, собственно, произошло с Джихангиром, свалившимся с резной балюстрады), но мальчик упал прямо на декоративную решетку, закрывавшую беседку с двух сторон. Летом здесь сажали плетущиеся растения, которые, оплетя решетку, образовывали красивую цветущую стенку, но и сама решетка была очень красивой. И – по-османски воинственной: ее украшали заостренные пики, украшенные всевозможными мелкими деталями; настоящее произведение кузнечного искусства. На них мальчик и упал. Упал так, что даже снять его с этих пик не представлялось возможным. Он висел на пиках, словно бабочка, которую насадили на иголку, чтобы поместить в коллекциях, а рядом суетились люди, которые ничего не могли сделать… И она – она тоже стояла и смотрела и ничем не могла помочь своему истекающему кровью мальчику.

– Я убью няньку, – сквозь зубы сказал Сулейман. – Я ее сам задушу, своими руками.

Секунду назад она и сама была готова растерзать перепуганную женщину, сейчас же, глядя на исковерканное тельце сына, тихо ответила:

– Но ведь это не вернет нам Мехмеда…

А потом мир вокруг померк.

Хюррем выжила тогда только благодаря тому, что за маленьким Джихангиром тоже требовался серьезный уход. У него обнаружился открытый перелом бедра, а также была сломана рука. При этом малыш никак не мог выкарабкаться из постоянно преследующего его кошмара: трагедия с братом произошла на его глазах.

Лекари считали, что выздоровление придет во сне, и постоянно давали малышу маковую настойку. Но, засыпая, Джихангир раз за разом проваливался в один и тот же кошмар; он плакал, кричал, бился на руках у матери, но и проснуться не мог, принятое зелье не позволяло.

Произойди такое в двадцать первом веке – с ребенком обязательно должен был бы поработать психолог. Но откуда взяться психологу в 1536 году? И Хюррем взялась за дело сама. Не имея ни малейшего представления, что нужно говорить в такой ситуации, рассказала, что брат сейчас на небе, потому что Аллах забрал его.

– Не надо плакать. Мехмеду сейчас хорошо.

– Но ведь и ты плачешь, мамочка!

Скрывать было бессмысленно: этот ребенок, не по годам рассудительный, замечал все.

– И я плачу, сыночек. Но я и из-за тебя плачу. Мне тебя очень жалко. Выздоравливай скорее – и мама перестанет плакать. Хорошо?

– Аллах забрал Мехмеда, потому что полюбил его, да, мамочка?

– Да, сыночек. Наверное.

Но сын вдруг пришел к совершенно неожиданному выводу:

– А меня не любит, потому и не забрал? Да?

Хюррем испугалась. Хотела спасти от кошмара – наградила сына комплексом?!

– Ну что ты, сынок! Что ты! Аллах любит всех, особенно деток, потому что детки еще не успели наделать всяких разных гадостей. Но… ему лучше знать, кого надо забирать, а кого не нужно! Значит, у тебя есть предназначение, которое ты должен выполнить!

– А почему у Мехмедика не было?

Ну что тут скажешь? Малышу всего пять!

– Не знаю, сынок. Не знаю. Я ведь не Аллах. Но если в такой ситуации он Мехмеда забрал, а тебя оставил – на радость мне, папе, братикам и Михримах, – значит, сынок, ты должен жить. За себя и за Мехмеда. Жить… и обязательно совершить что-нибудь замечательное.

– Выиграть войну?

Ну да, о чем еще могут быть мысли у мальчишек? Только о войне!

– Необязательно, сынок. Война – не самое главное. Вот посмотри: наш папа выиграл много войн. А знаешь, как его называют? Сулейман Кануни. Это означает «законодатель» и еще это означает «справедливый». Понимаешь?

Малыш серьезно кивнул.

– Запомни это и подумай хорошенько над моими словами. К тому же, знаешь, далеко не только правители остаются в памяти народа; даже если они выиграли много войн, но люди при них жили плохо – такого правителя скоро забудут. А есть люди, которые никогда не были облечены никакой властью, кроме власти над душами. Например – поэты, сынок. Но ты еще слишком маленький и не поймешь, что я хочу сказать.

– Ты так говоришь, как будто я глупый, – обиделся Джихангир.

– А ты докажи мне, что ты не глупый. Выздоравливай поскорее!

Конечно, трудно было представить, что на ход болезни каким-то образом смогут повлиять эти ее слова, но маленький Джихангир и в самом деле после этого пошел на поправку.

Но вздыхать с облегчением было еще рано.

Смерть брата не лучшим образом сказалась и на остальных детях.

Ильяс винил во всем себя.

– Если бы я тогда не ушел, он бы никуда не полез! Он просто не понимал, что не сможет удержаться! Я должен был ему объяснить!

С ним тоже приходилось вести долгие беседы. Они садились в ее комнате: мать – на низенькую лежанку, сын – на пол у ее ног; служанки разжигали жаровни и уходили, а мать и сын говорили, говорили, до бесконечности «пережевывая» один и тот же момент.

– Ты ни в чем не виноват. – Она повторила это в сотый, а может, в тысячный раз. Старший сын – тоже в тысячный раз – покачал головой.

– Погоди.

Конечно, это было некрасиво по отношению к памяти умершего сына, но ведь Ильяс – жив! А таким образом он себя живенько в табут вгонит.

– Помнишь, ты был маленький и была примерно такая же зима?

Мальчик кивнул.

– И обледенело так же. Помнишь? Почему ты тогда никуда не лазил? Ни на деревья, ни куда-то еще? Ведь летом ты никогда себе не отказывал в этом, особенно тогда, когда думал, что тебя никто не видит.

– Но ведь было скользко, – неуверенно ответил сын. – Я понимал, что могу грохнуться…

– Ты – понимал, – жестко подвела она итог. – А Мехмед – не понимал. Хотя ему было на год больше, чем тебе тогда, той снежной зимой. Ты мог бы винить себя в смерти Джихангира, если бы подобное случилось с ним: он еще мал и не отдает себе отчета в своих поступках. А Мехмед… Я очень люблю его, но никто, кроме него самого, в его смерти не виноват. Понимаешь? И еще: очень плохо и недостойно мужчины пытаться перевалить свою вину на кого-то. Но взваливать на себя чью-то вину – просто глупо. И тоже недостойно. Ведь таким образом ты оказываешь медвежью услугу тому, чью вину берешь на себя. Понимаешь? Таким образом ты делаешь его человеком, не способным отвечать за собственные поступки. Не мужчиной. Ты понял меня?