– Тебе надо было разбудить меня, если что-то услышала. И не следовало туда отправляться одной. Это – мое дело.
– Все в порядке, – говорю я, стискивая зубы, чтобы они перестали стучать.
Он целует меня в губы, проталкивая язык мне в рот.
– Пойдем в постель, – говорит он.
– Думаю, что сначала выпью кофе, – говорю я, стараясь освободиться.
Но он меня не отпускает и крепко прижимает к себе, придерживая одной рукой за талию, а другой за шею.
– Пойдем со мной, – повторяет он. – Никаких отказов я не принимаю.
Рейчел
Воскресенье, 18 августа 2013 года
Утро
Яне знаю, как лучше поступить, поэтому просто звоню в дверь. Наверное, следовало сначала позвонить по телефону. Не очень-то вежливо заявляться нежданно-негаданно с утра пораньше в воскресенье. Я начинаю хихикать. Это наверняка от нервов. Я не знаю, что делаю.
Дверь никто не открывает. Чувствуя, как нарастает напряжение, я прохожу по боковому проходу. И снова испытываю сильнейшее ощущение дежавю. В то утро, когда я проникла к ним в дом и забрала малышку, я точно не хотела сделать ей ничего плохого. Теперь у меня нет никаких сомнений.
Я иду вдоль стены дома в прохладной тени, слышу голос Анны и думаю, не мерещится ли мне. Но нет, Анна действительно сидит во внутреннем дворике. Я окликаю ее по имени и приподнимаюсь на цыпочках, чтобы заглянуть через забор. Она смотрит на меня. Я ожидаю увидеть на ее лице выражение шока, но она, похоже, даже не удивлена.
– Привет, Рейчел, – говорит она, поднимаясь, берет девочку на руки и прижимает к себе. Она смотрит на меня спокойно и серьезно. Глаза красные, на бледном чистом лице ни следа макияжа.
– Чего тебе надо?
– Я звонила в дверь, – отвечаю я.
– Я не слышала. – Она устраивает ребенка у себя на боку и отворачивается, будто собирается войти в дом, но на пороге останавливается.
Я не понимаю, почему она не кричит на меня.
– Где Том, Анна?
– Его нет. Он ушел на встречу со своими армейскими приятелями.
– Нам надо уходить, Анна, – говорю я, и она начинает смеяться.
Анна
Воскресенье, 18 августа 2013 года
Утро
По какой-то причине меня вдруг разбирает смех. Бедная толстая Рейчел стоит в саду, красная и потная, и говорит, что нам надо уходить. Именно «нам».
– И куда мы пойдем? – спрашиваю я, когда приступ смеха проходит. Она смотрит меня потерянным взглядом, не зная, что сказать. – Я никуда с тобой не пойду.
Эви ерзает и капризничает, и я спускаю ее на землю. Кожа у меня все еще горит после утреннего душа, когда я нещадно ее скребла, а рот, щеки и язык болят, как от укусов.
– Когда он вернется? – спрашивает она.
– Думаю, не скоро.
На самом деле я понятия не имею. Иногда он может провести целый день, карабкаясь по стенке для скалолазания, – или я считала, что он проводит там весь день. Теперь я не знаю.
Я знаю лишь, что он забрал с собой сумку с вещами для тренажерного зала и скоро выяснит, что телефона в ней нет.
Я подумывала, не переехать ли нам с Эви на какое-то время к сестре, но меня смущает телефон. Что, если его найдут? Там постоянно крутятся ремонтники, телефон могут найти и передать в полицию. А на нем мои отпечатки.
Потом я подумала, что смогу отыскать его сама, но для этого надо дождаться вечера, когда меня никто не увидит.
Наконец до меня доходит, что Рейчел продолжает говорить и задает мне вопросы. Я не слушала ее. Я так устала.
– Анна, – говорит она, подходя ближе и пытаясь поймать мой взгляд своими большими черными глазами, – ты когда-нибудь встречалась хоть с одним из них?
– С кем?
– С его армейскими приятелями. Тебя знакомили хоть с кем-то из них?
Я качаю головой.
– Тебе не кажется это странным?
Вообще-то я только сейчас понимаю, насколько странно ее появление у нас в саду в такой ранний воскресный час.
– Да нет, – отвечаю я. – Они – часть его другой жизни. Одной из его жизней. Как и ты. Какой должна была стать и ты, но мы никак не можем от тебя избавиться.
Она вздрагивает от обиды.
– Что ты здесь делаешь, Рейчел?
– Ты знаешь, почему я здесь, – отвечает она. – Ты знаешь… чувствуешь, что происходит нечто странное…
Она смотрит так серьезно и с таким пониманием, будто действительно за меня переживает. При других обстоятельствах это было бы даже трогательно.
– Хочешь кофе? – спрашиваю я, и она кивает.
Я варю нам кофе, и мы молча сидим в саду, и наше молчание совсем не враждебное.
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я. – Что армейских приятелей Тома не существует? Что он их выдумал? А сам сейчас с другой женщиной?
– Я не знаю, – отвечает она.
– Рейчел?
Она поднимает на меня взгляд, и я вижу в ее глазах страх.
– Ты хочешь мне что-то рассказать?
– Ты встречалась с родными Тома? – спрашивает она. – С его родителями?
– Нет. Они не разговаривают. Они перестали разговаривать с Томом, когда он ушел ко мне.
Она качает головой:
– Это неправда. Я их тоже никогда не видела. Они даже не знакомы со мной, так с чего им меня жалеть?
У меня в голове, где-то у затылка, прячется черный ком. Он образовался, когда я услышала по телефону ее голос. Я пыталась упрятать этот ком подальше, но сейчас он начинает разбухать и разрастаться.
– Я тебе не верю, – говорю я. – Зачем ему это придумывать?
– Потому что он постоянно лжет.
Я встаю, собираюсь уйти. Мне неприятно, что она это говорит. И я злюсь на себя, потому что, похоже, ей верю. Мне кажется, я всегда знала, что Том лжет. Просто раньше его ложь меня вполне устраивала.
– Он умеет лгать, – соглашаюсь я. – Ты понятия не имела про нас, верно? Мы столько месяцев встречались, трахались как заведенные в доме на Крэнхэм-стрит, а ты ни о чем и не догадывалась.
Она с трудом сглатывает и кусает губу.
– Меган, – говорит она. – Как насчет Меган?
– Я знаю. Они были любовниками.
Мне странно, как звучат эти слова, которые я впервые произнесла вслух. Он изменил мне. Изменил мне!
– Не сомневаюсь, что тебе это приятно слышать, – говорю я, – но теперь ее нет, так что это не важно.
– Анна…
Черный ком уже разросся так, что ему тесно в черепе, он обволакивает глаза, и я с трудом различаю предметы.