От дома номер двадцать три до дома номер пятнадцать было не больше пятидесяти или шестидесяти шагов, но на преодоление этого расстояния ушла, казалось, целая вечность: ноги налились свинцом, походка стала нетвердой, будто у пьяной, которую вот-вот занесет на проезжую часть.
Я постучала, и Скотт открыл дверь так быстро, что я даже не успела опустить дрожавшую руку, и его фигура в дверном проеме сразу заполнила все пространство.
– Рейчел? – спросил он без улыбки, глядя на меня сверху вниз.
Я кивнула. Скотт протянул руку, и я пожала ее. Он жестом пригласил меня войти, но я на мгновение замялась. Мне стало страшно. Вблизи он оказался пугающе сильным, высоким, плечистым и с отлично развитой мускулатурой. Его руки огромны. Мне вдруг пришло в голову, что он может с легкостью свернуть мне шею или раздавить грудную клетку, особо не напрягаясь.
Я прошла мимо него в коридор, задев его руку своей и чувствуя, как краснею от этого прикосновения. От него пахло застарелым потом, темные волосы были всклокочены – казалось, будто он давно не принимал душ.
В гостиной ощущение дежавю почти пугало. Я узнала камин на дальней стене с нишами по бокам, да и свет с улицы тоже очень знакомо струился через жалюзи. Я знала, что если посмотрю налево, то увижу сквозь стеклянные двери зелень травы во внутреннем дворе, а за ним – железнодорожные пути. Я повернулась и увидела кухонный стол, стеклянную дверь, а за ней зеленую лужайку с густой травой. Я знала этот дом. У меня закружилась голова, и захотелось присесть – я подумала о вечерних часах прошлой субботы, исчезнувших в черной дыре небытия.
Конечно, это ни о чем не говорило. Я знала этот дом не потому, что была здесь, а потому, что он являлся точной копией дома номер двадцать три: коридор ведет к лестнице, а справа гостиная, за которой располагается кухня. Внутренний двор и сад мне знакомы, потому что я видела их из вагона поезда. Я не была наверху, но знаю, что там есть большое окно и ступеньки, и если по ним подняться, то окажешься на террасе, устроенной на крыше кухни. Я знаю, что наверху две спальни: одна большая, с двумя широкими окнами, выходящими на улицу, и вторая – поменьше, с видом на сад. Мое знакомство с расположением комнат в доме вовсе не означает, что я была в нем прежде.
И все-таки, когда Скотт провел меня на кухню, я чувствовала, что вся дрожу. Он предложил мне чашку чая. Я устроилась за кухонным столом и наблюдала, как он ставит чайник, кладет пакетик в кружку и не очень аккуратно наливает кипяток, плеснув немного мимо на столешницу и тихо чертыхнувшись. На кухне еще не выветрился резкий запах антисептика, но привести в порядок себя было явно выше его сил: на футболке расплылось большое пятно пота, джинсы сползли на бедра, словно были ему велики, и я даже засомневалась, ел ли он вообще в последние дни.
Скотт поставил передо мной кружку с чаем и сел напротив, сложив руки перед собой. Молчание затянулось, заполняя пространство между нами и все помещение. Тишина звенела в ушах, мне стало жарко и неудобно, в голове было пусто. Я не знала, что я здесь делаю. Зачем я вообще сюда явилась? Издалека послышался нарастающий гул приближавшегося поезда. Знакомый звук подействовал успокаивающе.
– Вы подруга Меган? – наконец спросил он.
Услышав, как он произносит ее имя, я почувствовала, как к горлу подкатил комок. Я опустила глаза и крепко сжала кружку с чаем.
– Да, – ответила я. – Мы знакомы… немного. По галерее.
Скотт выжидающе смотрел на меня. Я видела, как он стиснул зубы и на скулах у него заходили желваки. Я подыскивала слова, чтобы продолжить, но они никак не находились. Мне следовало заранее подготовиться, но я этого не сделала.
– Есть какие-нибудь новости? – наконец выдавила я.
Он смотрел мне прямо в глаза, и на мгновение мне стало не по себе. Я сказала глупость: есть новости или нет, было не моим делом. Он рассердится и попросит меня уйти.
– Нет, – ответил он. – Что вы хотели мне рассказать? Мимо медленно проехал поезд, и я посмотрела на него сквозь стеклянную дверь. У меня кружилась голова, и ощущение было такое, будто моя душа покинула тело и смотрит на происходящее со стороны.
– Вы написали, что хотели что-то сообщить о Меган. – В его голосе появилось нетерпение.
Я сделала глубокий вдох. Я чувствовала себя ужасно и отлично понимала, что моя информация все только усложнит и причинит ему боль.
– Я видела ее с мужчиной, – произнесла я, выпалив это с ходу, без всякой подготовки, ни с того ни с сего.
Он не сводил с меня глаз.
– Когда? Вы видели ее в субботу вечером? Вы сообщили об этом полиции?
– Нет, это было в пятницу утром, – ответила я, и он как-то сразу сник.
– Но… в пятницу с ней все было в порядке. Почему вы считаете это важным? – На его скулах снова заходили желваки, он начинал злиться. – С кем вы ее видели? С мужчиной?
– Да. Я…
– Как он выглядел? – Он поднялся на ноги, загораживая свет. – Вы сообщили полиции? – снова спросил он.
– Да, но я не уверена, что они отнеслись к моим словам серьезно, – ответила я.
– Почему?
– Я просто… Не знаю… Я подумала, что вы должны знать.
Он наклонился вперед и оперся о стол, сжав кулаки.
– Что вы хотите этим сказать? Где вы ее видели? Что она делала?
Еще один глубокий вдох.
– Она была… на вашей лужайке, – ответила я. – Вон там. – Я показала на сад. – Она… я увидела ее из окна вагона.
Судя по выражению лица, он мне не верил.
– Я езжу на электричке из Эшбери в Лондон каждый день. И проезжаю мимо вашего дома. Я видела ее, видела с мужчиной. И им… были не вы.
– Откуда вы знаете? В пятницу утром? В пятницу – за день до своего исчезновения?
– Да.
– Меня не было, – сказал он. – Я уезжал. Я был на конференции в Бирмингеме и вернулся в пятницу вечером. – На его лице проступили красные пятна, а скепсис сменился чем-то другим. – Значит, вы видели ее с кем-то на лужайке? И…
– Она поцеловала его, – сказала я.
Так или иначе, пришлось это произнести. Я должна была ему это сказать.
– Они целовались.
Он выпрямился, и его руки, по-прежнему сжатые в кулаки, повисли, а пятна на лице потемнели от злости.
– Мне очень жаль, – сказала я. – Очень. Я понимаю, как вам больно это слышать…
Он махнул рукой. Брезгливо. Он не нуждался в моем сочувствии.
Я знаю, каково это. Находясь здесь, я с удивительной четкостью вспомнила, как сидела у себя на кухне в нескольких домах отсюда, а Лара, моя бывшая лучшая подруга, сидела напротив, и на коленях у нее ползал раскормленный малыш. Я помню, как она успокаивала меня и говорила, что ей ужасно жаль, что мой брак рухнул, и как меня разозлили эти банальности. Она понятия не имела о том, как мне больно. Я велела ей заткнуться, а она сказала, что не позволит так выражаться при ребенке. С тех пор мы ни разу не виделись.