– Чего не знаю, того не знаю, – беззаботно ответил коневод и продолжил обихаживать ненаглядного Ястреба.
Несколько удивленный «ничейными» булаными жеребцами неизвестной ему породы, Завиша вернулся в свою комнату. Поджидавший его паж тотчас доложил:
– К вашей милости пришли. Просят принять по неотложному делу.
– Кто?
– Пан назвался оруженосцем.
– Герб своего господина показал?
– Нет. Но сказал, что его господин – из русов.
– Ого! – не удержался от восклицания Завиша. – Вот это новость. Зови немедля!
Воины Киевской Руси давно снискали славу сильных и выносливых бойцов. И хотя рыцарские ордена на Руси отчего-то не прижились, тамошние витязи были не менее родовиты, нежели европейские дворяне. В душе Завиши затеплилась надежда заполучить в отряд защитников русского рыцаря. В том случае конечно же если у того есть герб и девиз, иначе судьи и близко не подпустят к ристалищу.
Явившийся на зов оруженосец был одет неброско, но и не бедно: в добротную дорожную одежду. Завиша сразу понял, что перед ним – воин, ибо от мощной фигуры веяло силой и вольным ветром диких степей, а лицо было загорелым до черноты. Гость с достоинством поклонился Завише и сказал по-польски:
– Приветствую тебя, о, рыцарь! Мой господин Горислав просит оказать ему честь – принять для важного разговора.
Завиша не удивился, что оруженосец знает польский язык. Несмотря на то что Киевская Русь и Польша не раз встречались на поле брани, они имели также тесные торговые связи. К тому же в настоящее время между двумя государствами царили мир и добрососедские отношения. Ибо полякам было сейчас не до русичей: с Бранденбургской маркой разобраться бы.
– Передай своему господину, что я готов его выслушать, – не без внутреннего волнения ответил Завиша. – Причем безотлагательно. Поскольку вскоре мне предстоит выйти на ристалище, а прежде нужно еще успеть облачиться в надлежащие доспехи.
– От имени своего господина благодарю, о, рыцарь, что не отказал в его просьбе. Мы живем на этом же постоялом дворе, так что долго ждать тебе не придется. – Склонив голову с изяществом хищника, оруженосец по-кошачьи мягко покинул комнату.
Утолив жажду настоем мяты, Завиша затем быстро переоделся с помощью пажа в дорогой наряд, приличествующий высокому рыцарскому званию, и расположился в кресле, напустив на лицо нарочитой важности: в конце концов не каждому выпадает честь выступать предводителем защитников на ристалище.
…Для сегодняшнего поединка турнирное поле значительно удлинили и расширили. Теперь шатры рыцарей стояли не в одном месте, как в первый день турнира, а по разным (коротким) сторонам поля: зачинщики на западе, защитники – на востоке. Плотники трудились день и ночь, дабы соорудить дополнительные трибуны для прибывшей накануне очередной партии знатных господ, в том числе именитых ганзейских купцов. Не будучи приглашены на турнир в качестве почетных зрителей, последние явились к Генриху фон Плоцке с просьбой предоставить им возможность насладиться зрелищем с высоких трибун, пообещав взамен крупные денежные призы для победителей. Маршал милостиво согласился с их предложением, а в душе возрадовался: значит, казна ордена понесет минимальные убытки.
Жигонт, в свою очередь, воспользовался любезностью купца, приветившего людей Гедимина, и с его помощью тоже выкупил себе местечко на трибуне. Жажда зрелища обошлась ему недешево, но он утешал себя мыслью, что прибыль от продажи товаров покроет эти его непредвиденные расходы. Благо торговля литовскими товарами шла на удивление бойко: Юндзил оказался веьма оборотистым и предприимчивым купцом.
Едва Жигонт устроился на трибуне, как герольд и персеванты громко провозгласили: «К почестям, сеньоры рыцари и оруженосцы! К почестям!». Первыми на поле выехали на конях зачинщики, за ними – защитники. Каждого участника сопровождал личный знаменосец со скатанным знаменем, сами участники сжимали в руках жезлы. Пенноны были развернуты только у предводителей команд Завиши и Бернхарда. Рыцари гордо прогарцевали перед публикой, вызвав у той дружные охи и ахи восхищения, после чего герольд торжественно объявил с центральной трибуны:
– Высокие и могущественные сеньоры, графы, бароны, рыцари и оруженосцы! Да будет вам благоугодно, чтобы все вы и каждый вознес десницу ко всем святым, и пообещайте, что никто из вас на турнире не станет умышленно колоть, а равно бить ниже пояса, так же как толкать и тянуть никого не будет, кроме того, как рекомендовано! Помимо сего, ежели у кого ненароком падет шлем с главы, да не коснется его никто, пока он шлем сызнова не наденет и не завяжет! Но ежели кто по умыслу сотворит иное, да покорится он и лишится доспехов и коня, и объявят его изгнанным с турнира, а в другой раз на турнир не допустят! Касается сие всех и каждого, и тот, кого сеньоры мои судьи нарушителем огласят, да не прекословит им; и в том клянетесь вы и даете присягу телом вашим и честью вашей!
– О-эй! – дружным хором ответили рыцари. – О-эй!
Церемония принесения зачинщиками и защитниками присяги длилась недолго. Вскоре уже участники ристалища вооружились и, сплотившись вокруг своих вождей, выстроились близ ристалища в заранее оговоренном порядке. Затем герольд приказал открыть барьер, и рыцари проследовали на поле. Теперь соперников разделяли лишь два каната, натянутые поперек поля на определенном расстоянии друг от друга.
Завиша из Гур волновался: как-то поведут себя новобранцы? Русы – на его счастье, их оказалось двое, Горислав и Венцеслав, – с виду были сильными воинами. А поскольку оба служили у киевского князя воеводами, возражений по поводу их участия в ристалище у судей не возникло. Правда, устроитель турнира Генрих фон Плоцке, не очень дружелюбно относившийся к русам, о том еще не знал, но на сей счет Завиша был спокоен: непосредственно на турнире первое слово оставалось за судьями. Главное, чтобы киевские воеводы не подвели в бою. Поляк слегка опасался, что русы могут повести себя не по-рыцарски, и тогда ему придется краснеть перед судьями и маршалом.
– Приготовьтесь рубить канаты! – прокричал герольд.
Четыре человека, сидевшие верхом на перекладинах барьера, подняли вверх топоры.
– Уведомляю всех: когда сыграют трубы отбой и барьеры отворятся, не оставаться долее на ристалище и не брать никого в плен! – продолжал герольд.
В этот момент взревели трубы, и судьи скомандовали шеренгам обеих партий осадить назад. А затем герольд трижды выкликнул:
– Рубите канаты! Да свершится бой! Рубите канаты!..
И сражение началось! Лязг доспехов, треск ломающихся копий, дикое ржание коней, вопли оруженосцев и знаменосцев, выкрикивающих боевые кличи своих господ, стоны поверженных рыцарей, рев и свист взбудораженных поединком зрителей, лай собак, тоже не преминувших явиться на зрелище вслед за хозяевами, благо те, притащившись к турнирному полю с утра пораньше, дабы занять лучшие места, вдоволь запаслись продуктами и объедков хватало… Вся эта какофония обрушилась на Жигонта, как большая морская волна, и он от неожиданности начал нервно зевать, словно рыбина, выброшенная на берег. Даже в битвах не слышал он такого шума. Над полем столбом поднялась пыль, за которой отдельные моменты сражения укрывались как за полупрозрачной ширмой.