Мозг рассказывает. Что делает нас людьми - читать онлайн книгу. Автор: Вилейанур С. Рамачандран cтр.№ 56

Существует вторая гипотеза, предложенная отцом-основателем современной лингвистики Ноамом Хомским. Как и Уоллес, он был поражён утончённой сложностью языка и тоже не мог считать естественный отбор причиной появления языка.

Его теория происхождения языка основана на принципе эмерджентности: целое есть больше, чем просто сумма составляющих его частей. Хороший пример можно привести из области изготовления соли съедобного белого кристалла путём соединения зеленого ядовитого газа хлора со сверкающим светлым металлом натрием. Ни один из этих элементов ничем не напоминает соль, и все-таки они соединяются в соль. А если такое сложное и непредсказуемое новое качество может возникнуть из взаимодействия двух элементарных веществ, то кто может предсказать, какие новые неожиданные свойства могут возникнуть, когда упаковываешь 100 биллионов нервных клеток в маленькое пространство черепно-мозговой полости человека? Может быть, язык одно из таких свойств?

Гипотеза Хомского не так глупа, как думают некоторые из моих коллег. Но даже если она верна, о ней можно сказать очень немного при нынешнем состоянии науки о мозге. У нас просто нет способа её проверить. И хотя Хомский не говорит о Боге, его гипотеза опасно приближается к гипотезе Уоллеса. Не знаю, прав он или нет, но мне не нравится его гипотеза тем, что нельзя далеко уйти в науке, если говорить, что произошло нечто чудесное. Мне интересно найти более убедительное объяснение, которое основано на общеизвестных принципах органической эволюции и функционирования мозга.

Третья гипотеза, предложенная одним из самых выдающихся сторонников эволюционной теории в нашей стране, Стивеном Джеем Гулдом, утверждает обратное тому, о чем говорят лингвисты: язык не является специальным механизмом, основанным на мозговых модулях, и эволюционировал он не ради коммуникации, хотя сейчас она и является его наиболее очевидной функцией. Наоборот, язык представляет собой частную реализацию более общего механизма, который развился ранее для других причин, а именно мышления. Согласно теории Гулда, язык произошёл из системы, которая дала нашим предкам более сложный способ мысленно представлять мир и, как мы увидим в главе 9, способ представлять самих себя внутри этого представления. Позднее эта система переориентировалась или разрослась в средство коммуникации. С этой точки зрения мышление было экзаптацией механизмом, который изначально развился для одной цели, а затем дал возможность развиться чему-то совершенно другому (в данном случае языку).

Нужно учитывать, что экзаптация сама по себе появилась в результате обычного естественного отбора. Неспособность понять это привела к большой путанице и смертельной вражде. Принцип экзаптации не является альтернативой естественного отбора, как думают критики Гулда. Он только дополняет и расширяет его задачи и область применения. К примеру, перья изначально развились из чешуи рептилий как адаптация с целью обеспечить изоляцию (как шерсть у млекопитающих), но затем экзаптировались для полёта. Рептилии развили трехкостную многосуставную нижнюю челюсть, чтобы заглатывать большую добычу, но две из трёх костей стали экзаптацией для улучшения слуха. Положение этих костей сделало возможной эволюцию двух маленьких усиливающих слух костей внутри вашего среднего уха. Ни один инженер не мог и мечтать о таком изящном решении проблемы, которое иллюстрирует случайную природу эволюции. (Как сказал однажды Фрэнсис Крик: «Бог дилетант, а не инженер».) Я вернусь к идее насчёт челюстных костей, которые превращаются в ушные кости, в конце этой главы.

Другой пример адаптации более широкого назначения это появление подвижных пальцев. Наши древесные предки изначально развили их для лазания по деревьям, но человекообразные приспособили их для тонких манипуляций и для использования орудий. Сейчас, благодаря силе культуры, пальцы стали универсальным механизмом, который можно использовать, чтобы качать колыбель, править государством, указывать или даже производить математические подсчёты. Но никто даже наивный адапционист или эволюционный психолог не станет утверждать, что пальцы были естественно отобраны для указывания или подсчитывания.

Подобным образом, как утверждает Гулд, мышление могло развиться первым, учитывая его очевидную целесообразность в этом мире, а затем подготовило площадку для развития языка. Я согласен с общей идеей Гулда, что изначально язык развивался не для коммуникации. Но мне не нравится мысль, что мышление развилось первым и что язык (под которым я понимаю весь язык не только язык в смысле эмерджентности, как у Хомского) был всего лишь побочным продуктом, потому что она просто откладывает проблему, вместо того чтобы её решить. Поскольку мы знаем о мышлении и о том, как оно могло возникнуть, ещё меньше, чем о языке, то что добавит нашему пониманию идея, что язык развился из мышления? Как я уже не раз говорил, в науке далеко не уйдёшь, если пытаться объяснить одну загадку через другую.

Четвёртая гипотеза диаметрально противоположная гипотезе Гулда была предложена выдающимся лингвистом Гарвардского университета Стивеном Линкером, который объявил, что язык это инстинкт, присущий человеческой природе, как покашливание, чихание или зевание. Он не имел в виду, что язык так же прост, как эти инстинкты. Язык высший специализированный мозговой механизм, уникальная человеческая адаптация, которая развилась через обычные механизмы естественного отбора специально для коммуникации. Так что Пинкер соглашается со своим учителем Хомским, предполагая (и, по-моему, правильно), что язык высший специализированный орган, но расходится со взглядами Гулда на значение экзаптации в его эволюции. Взгляды Линкера достойны уважения, но его идея кажется мне слишком общей, чтобы быть в чем-то полезной. Она в общем верна, но неполна. Представьте, что я бы сказал, что переваривание пищи основано на первом законе термодинамики это, конечно, верно, но это верно для любой другой системы на земле. Эта гипотеза не так много говорит о механизме пищеварения. Рассматривая эволюцию любой сложной биологической системы (уха или «органа» языка), мы бы хотели узнать не только, что орган произошёл в результате естественного отбора, но и как именно он зародился и эволюционировал до нынешнего уровня сложности. Это не так важно для более понятного случая, к примеру шеи жирафа (хотя даже там мы хотим знать, как гены селективно удлиняют шейные позвонки), но это становится ключевым, когда мы имеем дело с более сложными адаптациями.

Ну, вот вам четыре различные теории языка. Первые две из них мы можем отбросить не потому что они неправильные, а потому что их нельзя проверить. Из оставшихся двух кто же прав Гулд или Пинкер? Я бы сказал, что ни тот ни другой, хотя зерно истины есть у обоих (так что, если вы поклонник Гулда/Пинкера, вы можете сказать, что они оба были правы, но недостаточно развили свои доказательства).

Я бы хотел предложить для размышлений об эволюции языка другую точку отсчёта, которая вбирает в себя некоторые черты обоих гипотез и идёт дальше, чем они. Я назову её «синестетическая пробивная теория». Как мы увидим, она даёт ценный ключ к пониманию истоков не только языка, но также ряда других уникальных человеческих особенностей, таких как метафорическое мышление и абстракция. В частности, я буду утверждать, что язык и многие другие аспекты абстрактного мышления произошли в результате экзаптаций, удачное сочетание которых привело к новым результатам.