– Тогда маловероятно, что Барон хочет послание снять – он бы мог сделать все это до задержания… Хотя… Так, значит, газеты ему дашь по сентябрь этого года… Мы когда его закрыли?
– Шестого октября, – подсказал Владимир Николаевич.
– Стало быть, пусть читает по сентябрь – для страховки… Что он там еще может вычитать? Может быть, ему информация какая-то нужна? А зачем ему тогда все питерские газеты? Так, Володя, узнай, где у нас можно подшивки раздобыть. Я думаю, через пресс-центр это решить можно… И все их внимательно просмотри… Обрати внимание, есть ли что-то, касающееся краж антиквариата… Ну и вообще полистай вдумчиво…
– Есть, – уныло откликнулся Колбасов, которого перспектива копания в питерской прессе откровенно удручила. Тем более что задача оперу была поставлена абсолютно неконкретно – «вдумчиво полистать». Конечно, полистать можно, вот только о чем думать при этом?
– Далее, – поднял вверх указательный палец подполковник. – Подшивки Михееву выдавай не все сразу, а постепенно… Каждую пачку, которую он будет возвращать, внимательно проверяй – на предмет пометок или вырезок… Так, еще что…
Ващанов замолчал и подошел к окну. Геннадий Петрович знал, что спецбольница была учреждением непростым и режим там, конечно, отличался от тюремного… Это обстоятельство часто использовали уголовные авторитеты Северо-Западного региона, угодившие за решетку: они умудрялись правдами и неправдами обретать статус больных и, попав в тюремную больницу, устраивали там порой настоящие сходняки: обсуждали текущие вопросы, планировали новые дела. Да и с волей держать связь из больницы было проще… «Неужели старик все-таки затеял какую-то игру?» – обеспокоенно думал Ващанов, перебирая в голове различные варианты.
– Да, вот что. – Подполковник повернулся к Колбасову. – Обязательно проверь, чтобы с Бароном в палате не было никого, с кем он мог бы пересекаться раньше – по прежним срокам или на воле… Мало ли… Может, старик знает, что кто-то из его корешей там… Или на счастливую случайность рассчитывает… А никаких случайностей в этом деле быть не должно. Уяснил?
– Так точно, товарищ подполковник. – Колбасов встал и аккуратно наклонил голову. – Разрешите выполнять?
– Да, – задумчиво кивнул Ващанов. – Прямо завтра с утра всем этим и займись… И имей в виду – сроки нас поджимают… Так что особо ты старику зачитываться не давай – дней пять, не больше…
– Есть, – кивнул опер. – Разрешите идти, Геннадий Петрович?
– Иди, Володя, – вздохнул Ващанов, возвращаясь за свой стол. – А я еще поработаю чуток…
После ухода Колбасова подполковник долго смотрел невидящим взглядом в какие-то бумаги, разложенные на столе.
«А может быть, проще все, – подумал Геннадий Петрович. – Может быть, старик просто чудит, время тянет, побалдеть немного хочет… Что он может найти в газетах? Да ничего… Но подстраховаться не мешает… Некуда деваться Михееву, некуда…» Но что-то мешало Ващанову окончательно расслабиться, шевелилось в душе какое-то неприятное ощущение, похожее на утреннюю досаду оттого, что забылся интересный сон, увиденный ночью. Подполковник почувствовал, что глаза начинают слипаться, закрываться сами по себе, встрепенулся, стряхнул незаметно подкравшуюся дремоту и начал собираться домой.
В больницу, расположенную по адресу: улица Хохрякова, дом 1, Юрия Александровича перевели с невероятной для бюрократического тюремного ведомства быстротой – через день после памятного вечернего разговора с Колбасовым старик уже находился не в камере, а в палате, которая, правда, не особенно напоминала санаторий, но все же… Это несведущий добропорядочный гражданин, никогда не бывавший прежде в тюрьмах, мог бы ужаснуться, попав в спецбольницу, а Барону после «Крестов» казалось, что он на настоящем курорте.
Находившиеся на излечении зеки, конечно, моментально узнали, что за новый пациент к ним пожаловал, Юрия Александровича встретили с большим почтением и радушием. Старик за проявленное к нему внимание поблагодарил всех сидельцев (точнее, «лежальцев»), но особо близко знакомиться ни с кем из обывателей запираемой снаружи палаты не стал: Михеев не сомневался, что Колбасов обязательно сунет ему под бок агента-наседку, а то и двух. Вычислять же кумовских у Барона времени не было.
В первый же вечер Володя Колбасов принес Юрию Александровичу толстенную годовую подшивку «Ведомостей», и старик начал ее внимательно просматривать. Со стороны это выглядело довольно странно – большинство материалов Барон просто окидывал взглядом и лишь изредка задерживался на какой-нибудь статье. Никаких пометок на полях или в тексте Михеев не делал, ногтем ничего не подчеркивал и ни с кем из палаты прочитанное не обсуждал. Временами он устало прикрывал глаза и о чем-то думал, еле заметно шевеля губами, словно разговаривал сам с собой… Колбасов, которому о поведении старика, естественно, докладывали, начал склоняться к мысли, что Барон просто немного поплыл мозгами, потому что никакого иного логического объяснения странным действиям вора не было…
Между тем на самом деле голова у Юрия Александровича функционировала абсолютно нормально. Барон действительно вел поиск, но искал он не информацию и не послание, он искал человека… Поняв еще в «Крестах», что единственным шансом спасти Ирину от охотников за «Эгиной» может стать только предание всей этой темной истории гласности, старик искал журналиста, которому можно было бы попытаться довериться. Барон понимал, что пресс-конференцию ему устроить, естественно, не дадут, но встречу с одним-единственным журналистом организовать могут запросто, если толковую легенду придумать, если обосновать необходимость этой встречи грамотно…
Легенду старик уже вчерне продумал – что-нибудь насчет того, что, мол, перед скорой смертью есть желание в прессе свой портрет увидеть, перед людьми о жизни своей исповедоваться… Мусора если и удивятся странной просьбе, то вряд ли все-таки всерьез насторожатся – они никогда не поверят, что Барон решится доверить свою тайну незнакомому человеку, тем более журналисту, и спишут все на стариковские заскоки и тщеславие… Они знают, что Михеев – вор старой формации, таким раньше и газеты-то в руки брать впадло было, не то что с журналистами секретничать… Конечно, в придуманном Юрием Александровичем плане определенный риск был… Но что делать утопающему, если рядом только соломинка плавает, а бревна, как назло, нет…
Барон действительно никогда раньше не общался с представителями прессы и поэтому знал, что, кого бы из газетчиков он ни выбрал для записи своего «интервью», «красноперые» не найдут никаких связей между старым вором и журналистом. А в том, что эти связи будут искать, Юрий Александрович не сомневался…
Сложнее было другое: старик не знал, кому из пишущей братии можно довериться. Вот и листал он газеты, пытаясь угадать, вычислить нужного ему человека через то, что и как этот человек писал. В конце концов, люди показывают себя конкретными делами, а конкретное дело для журналиста – это написанные им статьи, в них и проявляются все его качества: умный он или глупый, ленивый или трудяга, рисковый или трус…
Фактически старый вор пытался выстраивать психологические портреты газетчиков по их материалам, и работа эта высасывала из Юрия Александровича последние силы… Столкнувшись на газетных полосах с десятками имен репортеров, обозревателей и корреспондентов, Барон понял, что захлебнется в возможных кандидатурах, если не сузит для себя предельно круг поисков. Во-первых, старик сразу решил, что не стоит обращать внимания на женские имена и фамилии. Конечно, бабы в каком-то смысле тоже люди, и порой они толковее, смелее и порядочнее иных мужиков бывают… Но все-таки была у женщин одна общая отличительная особенность, о которой Юрий Александрович прекрасно знал: любая представительница слабого пола способна на абсолютно нелогичный, глупый, необъяснимый поступок, продиктованный исключительно сиюминутными эмоциями, и, что самое неприятное, никто не может предсказать, когда именно эти эмоции возникнут, даже сама женщина… К тому же старик считал, что нормальная женщина все-таки существо слабое. Что же касается специфической категории, именуемой мужиками в юбках, то Барон полагал так: эти бой-бабы просто не вполне психически нормальные люди, у которых полно врожденных или благоприобретенных комплексов и отклонений; позволить же себе роскошь довериться не совсем адекватному человеку Юрий Александрович никак не мог… А на нормальную (то есть все-таки слабую) женщину навешивать груз столь тяжких знаний было бы просто нерационально…