– Разоблачен я, и помыслы мои стали открыты тебе, о Владычица Альрахана и повелительница сердец, неровно бьющихся в каждом из зревших красу несказанную хоть единожды. Подкупом распахнул я поганый рот обуянного жадностью ничтожества, только чтоб знать, что мило тебе, о Владычица, что противно, ибо надеялся заслужить симпатию и снисхождение дарами да речами. В час же, когда нечестивец явился в стан мой, ища укрытия от погони после гнусных свершений, гнев безрассудный обуял сердце пылкое. Не мог поступить я иначе, чем по обычаям родины – поднес изменнику чашу с ядом. Лишь тогда опомнился, когда тварь сия на ковре издохла. Спала пелена ярого гнева, осознал: не в Нидоре я, безумный, но в Альрахане, и иные обычаи в крае твоем, Владычица, и иной для предателей суд. Однако ж поздно каяться было, и тогда завершить ритуал я верным слугам велел: бросил к ногам твоим труп изменника. Теперь же кару по заслугам своим принять готов за рвение излишнее, за тот огонь, что в душе запалила, о Владычица!
– Мама, не только твой разум, но и тело поистине всеохватно. Ноги аж до подворотни на Рассветной дотянулись! – изумился между делом Инзор, оперативно вычленяя из велеречивой болтовни посла зерна истины.
По всему выходило, что рыльце у посла в пушку, да только пух тот из другой подушки сыпали. Так откровенно подставляться с отравлением Видящей при обилии свидетелей нидорцы, блюдущие видимость приличий пуще самих приличий, не стали бы.
– Это аллегория, сын мой, – прохладно заметила Гилиана на пассаж Искры и, игнорируя столь же цветистые, сколь и лживые признания посла, велела Пеплу: – Отпусти.
Ленты-крылья разжались, и Владычица продолжила:
– Степень вины твоей, лоан Гордэстор, определена будет. По ней и кару примешь. Сейчас же повелеваем удалиться с праздника, который вольно или невольно, но был осквернен. Надлежит тебе передать в руки стражей альраханских для дознания отравителя, за стенами посольства нидорского укрывшегося. Травить его не надо! – Последнее Гилиана подчеркнула особенно ядовито, куда там невинному снадобью на перстне. Следующее распоряжение было отдано Инзору: – Килиса в допросную.
Что означало: альсору надлежит забыть про развлечения и немедленно отправляться вместе с послом для взятия отравителя под стражу. Златоглазый мужчина коротко кивнул, соглашаясь с необходимостью личного участия в деле, и взглядом попросил прощения у невесты, лишенной возможности потанцевать с нареченным.
Молодые люди в ливреях лакеев и с магическим тату службы Инзора на запястьях собрали с пола драгоценно-травленый набор и сложили в большую льняную салфетку. Они проделали это очень быстро и покинули зал почти одновременно с Гордэстором, отбывшим с бала в сопровождении альсора Инзора.
Глеану, вернувший зубам прежние сглаженные очертания вместо акульего набора, остался с матерью успокаивать общественность, делая вид, что ничего особенного Нике не грозило.
Сама девушка всеми силами тоже старалась в это поверить и гладила, гладила мягкую шерстку Шотар. Оставалось только радоваться надежной руке Эльсора на плече да травме, освободившей героиню праздника от необходимости танцевать. Сейчас Веронике не был по силам даже заурядный вальс, не то что удивительно красивый и простой внешне, но чрезвычайно обильный на различные элементы гаэрон.
Яркими бабочками кружились в танцах придворные, звучала музыка, звенели голоса и смех, а Ника, приклеив на лицо улыбку, уговаривала себя отрешиться от переживаний и любоваться балом, а не пытаться найти ответ на извечный вопрос: «За что?»
Глава 24
Тонкости дознания
Посол, угодивший как кур в ощип в пренеприятнейшую историю, даже не думал возражать против компании сына Владычицы и программы действий, продиктованной Гилианой. Гордэстор превосходно понимал: одно то, что он уходит на своих ногах и не связанный, пусть и в сопровождении стражи, – уже победа. Все могло обернуться куда более скверно после покушения на нового члена правящей семьи.
Общество Инзора посол принял почти с облегчением. Тот умел распутывать загадки. За шанс обнаружить истинного виновника скандала нидорец был готов платить допуском альсора на территорию посольства и передачей исполнителя. В то, что ничтожный слуга своим умом дошел до мысли отравить Видящую, даже если подслушал беседу Торжена с Гордэстором и преисполнился патриотического рвения, посол не верил. Истинный заказчик оставался в тени, и жажда мести за позор не находила выхода.
За считаные минуты поездки от дворца до посольства нидорец дошел до такой степени взвинченности, что готов был лично допрашивать проклятого слугу, снимая с него кожу лоскутами, пока тот не выложит все. А ведь раньше лоан Гордэстор избегал грязной работы, предпочитая перепоручать ее специальным людям, сам лишь читал допросные листы за чашкой чойо.
Увы! Увы! Утолить жажду мести разъяренному послу было не суждено. Когда взломали запертую дверь в комнатку слуги, скрюченный Килис лежал на ковре рядом с распахнутой птичьей клеткой. Его маленькие питомцы перепархивали у раскрытого окна, по шкафу, кровати, столику, расклевывали сдобную булочку на тарелке и щебетали, щебетали, щебетали…
Гордэстор заскрежетал зубами и сжал пальцы в кулаки: «Килис, тварь! Сдох, оставив господина отдуваться перед альраханцами! Тварь! Тварь! Тварь!»
Инзор посмурнел, тоже не особо довольный тем, как оборачивается дело, и подбородком указал на тело одному из своих людей. Длиннокосый блондин перебросил волосы на спину и присел рядом с трупом. Надел перчатки, извлеченные из-за пояса, поочередно приоткрыл правый глаз мертвеца, левый глаз, рот, осмотрел лунки ногтей и отчитался:
– Отравлен более суток назад. Его угостили синицей.
– Он прислуживал мне до бала! – вмешался в беседу посол, недовольный очевидной глупостью эксперта.
Длиннокосый покосился на альсора, тот едва заметно кивнул, разрешая ответить. Инзор хотел посмотреть на реакцию посла. Версий в голове крутилось слишком много. Однако Искра не верил в прямую причастность нидорца к попытке отравить Веронику.
– Я не сказал, что он умер сутки назад, лоан, я сказал, что его тогда отравили. Синица никак не проявляет себя до назначенного срока. А потом жертва неожиданно засыпает навсегда. Лунки ногтей после синицы ненадолго становятся цвета индиго, приди мы получасом позже, и ничего уже не увидели бы.
– Он отравился? – недовольно скривился Гордэстор, бесясь от гнева и возмущения: слуга умудрился напакостить и сбежать за порог жизни, оставив господина разбираться с последствиями злодеяния.
– Или его отравили, – заметил эксперт, нажимая на нижнюю челюсть мертвеца, чтобы осмотреть зев. – Нет, язык чист, он не ел синицы.
– Тогда как? – нахмурился Инзор и поморщился. Непрерывный птичий щебет начал действовать ему на нервы.
«Может, Килис свихнулся от птичьего гама, и в этом весь секрет? Никакого заговора нет и в помине?» – мелькнула у альсора нелепая мысль.
– Я не провидец, мой альсор, – пожал плечами длиннокосый и встал, уступая право действовать Инзору.