Тайное венчание - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 71

Ничего подобного Лиза и представить себе не могла! Она смотрела на сие татарское гнездо со смесью неприязни и восторга. Эта невиданная, ослепительная красота не могла быть недоброй!..

Однако по узкой улочке пленников поспешно провели к базарной площади и группами растолкали по углам. Всю ночь до самого рассвета не закрывались ворота Кафы: началась ярмарка! В ворота входили мохнатые лошаденки, нагруженные фруктами, бесконечные вереницы ишаков тянули на спинах мешки гороха, фасоли, ячменя, соли, рыбы, воска – всего не перечтешь! Проходили не спеша караваны верблюдов, похожих враз на овцу и медведя. Высокие тюки покачивались на горбах, задевая своды каменных ворот.

На базарной площади яблоку негде было упасть, но больше всего народу толпилось там, где были поставлены славянские невольники.

Бородатые, в роскошных шелках, с многочисленными перстнями на пальцах турки и армяне, худые, злоглазые, одетые куда как проще крымцы, облаченные во все черное болтливые итальянцы сновали по базару, пристально разглядывая пленных, высматривая мужчин покрепче да женщин покрасивее. Те опускали головы, закрывались руками, пытались спрятаться за спинами друг друга от этих оценивающих, хищных взоров. Но то одну, то другую вытаскивали из толпы к желавшему купить ее. И начинался торг.

Пленниц осматривали даже тщательнее, чем лошадей. Обычным делом было не только в рот заглянуть, зубы пересчитать, но и грудь ощупать, опытной рукою помять бедра рыдающей от стыда жертве. Если зубы оказывались испорченными, а на теле обнаруживались бородавка, рубец или иной недостаток, покупку отшвыривали с таким презрением, плевками и проклятиями, что она не знала, радоваться недолгой свободе или плакать от унижения.

Лиза, ошеломленная, оглушенная, во все глаза смотрела на торг, когда вдруг чья-то рука вцепилась ей в плечо.

Лиза резко повернулась и тут же вскочила на ноги с испуганным визгом. Над ней склонялось какое-то ужасное лицо с огромными горящими глазами! Не сразу она поняла, что перед нею стоит гигантского роста женщина, задрапированная черными шелками, с черным покрывалом на голове, закрывающим все лицо, кроме глаз.

Не выпуская плеча Лизы, она выволокла ее из-за спин других пленников, задрала юбку и так бесцеремонно обшарила все сокровеннейшие места молодой женщины, что та закричала возмущенно и, вырвавшись, с размаху влепила пощечину в тонкий черный шелк, занавесивший лицо обидчицы.

Огромные глаза словно бы пожелтели, такой огонь изумления вспыхнул в них, а Лиза была вмиг схвачена двумя смуглыми, обнаженными по пояс гулямами [71] в тюрбанах, руки ее заломили за спину, и один из рабов взмахнул над нею плеткой-семихвосткой.

Однако женщина в черном быстрым жестом остановила его.

– С этой девкою я расквитаюсь сама, – густым голосом пробасила она, не сводя глаз с дрожащей от злости, хотя и несколько перепуганной собственной смелостью Лизы. – Я ее покупаю! Думаю, строптивица придется по вкусу бекштакам [72] нашего султана. Ничто так не разжигает мужчину, как сопротивление женщины. Ну а если она еще и умна, то, глядишь, и на большее сгодится.

После сих загадочных слов женщина в черном небрежно швырнула в протянутую ладонь торговца-татарина маленький шелковый мешочек с монетами и, не обращая внимания на недовольные вопли крымчака, посчитавшего себя обделенным, величаво двинулась в обход базарной площади, а два гуляма, связав Лизе руки, присоединили ее к сворке из доброго десятка самых разных, красивых и некрасивых, женщин и погнали их всех следом за новой хозяйкой.

Сразу за городскими предместьями начался мелкий лес, перемешанный с неровными прогалинами и холмами. С бугров рваными хвостами сползали глубокие овраги.

Трясясь на арбе по каменистой дороге, Лиза во все глаза смотрела вокруг.

Дорога отнюдь не была пустынной. Вдали виднелись татарские селения: домишки с плоскими крышами лепились к склонам холмов. Прекрасные итальянские тополя, стройные, сквозные, возвышались меж плоских, низеньких беленьких домиков; только изящные минареты могли соперничать с ними в стройности.

Ехали долго. Узкая дорога петляла; ослики еле-еле плелись; охрана тоже не торопила своих лошадей; впереди неспешно шествовал крепкий, приземистый конь, на котором восседала женщина в черном. Лиза видела, как она с легкостью бывалого кавалериста взлетела в седло, взметнув черное облако своих одеяний, и невольно позавидовала ей. Эх, конька бы сейчас, хотя и самого захудалого! Уж Лиза показала бы этим крымчакам, чему успел ее научить Хонгор!..

Конак [73] близился к концу. Золотой костер солнца уже догорал, наливался кровавой краснотою, когда впереди, у подножия горы, склон которой весь блестел и серебрился от множества ручейков, бегущих вниз и сливавшихся речкою, мелькнули сквозь деревья развалины какого-то строения, вовсе не похожего на татарское, более схожего с христианской церковью, и скрылись. Показалась касаба [74], украшенная высокой мечетью. Завидев ее, всадники загалдели: «Эски-Кырым! Эски-Кырым!» Лиза догадалась, что городок сей так и называется: Старый Крым.

К своему изумлению, она обнаружила, что кое-что может понять в речи крымчаков, и теперь знала: гора, мимо которой они проезжали, называлась Аргамыш, речка – Чюрюк-су, глинистые округлые холмы – яйлы, этот городок – Старый Крым, охранники – бекштаки, а женщину в черном называли Гюлизар-ханым. Как будто в основе речений калмыков, татар, турок лежал один язык, зная который, хотя бы в общем, можно было приспособиться ко всем остальным. Это открытие вселило в нее странную бодрость: как бы ни сложились события, чужакам ничего не удастся совершить тайком, она ведь все понимает!

Занятая этими мыслями, Лиза даже не заметила, как их караван приблизился к высокой, сложенной из камня стене, за которой виднелись вершины пышного сада и купола изящного дворца.

Тяжелые ворота распахнулись и, впустив караван в широкий мощеный двор, тотчас захлопнулись. Пленниц повели в какой-то подвал, где вволю дали молока и лепешек, а потом Гюлизар-ханым велела им спать до утра.

– Нынче от вас никакого проку нет, – бросила она презрительно. – Да и грязны, будто сама грязь придорожная. Кого разохотят такие? Но уж утром я за вас возьмусь!

Она ушла. Заскрипели засовы, настала тишина; только вдали хрипло перекликались часовые. В подземелье было темно, лишь из крошечного окошка под самым потолком сочился блеклый сумеречный полусвет. Но вот исчез и он. Настала ночь.