– У меня ведь рабочий день, – напомнила Лара. – Если у вас еще есть вопросы, то я готова ответить, а если нет…
Гущин посмотрел на свои часы:
– У вас уже пять минут как обед начался. Может, все-таки посидим часок где-нибудь? Я обознался, наговорил черт знает чего. Хочу загладить вину.
– В другой раз, может быть, но сейчас очень много работы. И потом…
– Вообще-то и у меня тоже работа, – снова вздохнул следователь, – еще не всех сотрудников банка обошел.
Он поднялся и вдруг спросил:
– Вы в курсе, как Буховича убили?
Лара покачала головой. А Гущин наклонился над столом, словно собирался шепнуть, но произнес достаточно громко:
– Ножом в сердце. На лестничной площадке в доме, где снимает квартиру его секретарша. Она же его и обнаружила. Уже мертвым. Нож примечательный, со знанием дела сделанный, лезвие пятнадцать сантиметров длиной.
– Без подробностей, пожалуйста! – попросила Лара.
– Жалко, что у нас сейчас дела, – с очередным вздохом сказал Гущин. – А все равно встретиться надо. Я позвоню, у меня есть ваш служебный.
Молодой человек попрощался, немного потоптался перед дверью и ушел.
А Ларе вдруг стало тоскливо. Когда-то ее действительно приглашал на выпускной парень, который был на несколько лет старше. До этого они не встречались, хотя и сходили разок в кино. На школьном вечере грохотала музыка, громко визжали выпускницы. Тот парень пошел провожать Лару, и потом они целовалась на скамейке среди кустов отцветающей черемухи. Это были первые поцелуи в ее жизни, и воспоминания могли остаться не такими унылыми, если бы выпускник не лез тогда неумелыми руками куда попало. Где он теперь, кем стал, Лару не интересовало, но вряд ли этот бывший выпускник работает сейчас в Следственном комитете.
Оставаться в кабинете не хотелось. И идти обедать домой тоже желания не было. Лара вышла, пересекла коридор и подергала ручку двери кабинета главного бухгалтера. Створка приоткрылась. Покровская просунула голову в образовавшуюся щель, увидела Аду Семеновну, сидящую в своем кресле, а возле ее стола Крошина, еще одного заместителя председателя правления.
– Заходи, – махнула рукой Оборкина.
Глава 3
В тот раз, когда Лара впервые пригласила к себе домой главбуха банка, обед продлился куда дольше отведенного на перерыв часа. Ада Семеновна явно не спешила возвращаться на работу. Сначала она осмотрела квартиру, оценила сделанную недавно перепланировку, а потом, уже сидя за столом, пустилась в воспоминания:
– Я ж в бухгалтерах случайно оказалась. После школы на завод пошла, в бюро пропусков. Там же, возле проходной, с первым мужем познакомилась. Он парнем видным был, только зашибал крепко. Сварщиком работал, прилично по тем временам получал, но все на его пьянки уходило. Поначалу я терпела. А потом, как домой возвращаться, такая тоска брала! Знала, что мужа нет, и все равно. Он поздно приходил, и почти каждый вечер пьяным. А если и трезвым, то с собой бутылку приносил. Садился за стол, себе наливал и требовал, чтобы я тоже с ним сидела. Года два мы вместе прожили. Разводиться с ним было страшно: даже заикнуться об этом боялась. Он ведь мог так приложить! На работе все видели мои синяки, понимали, откуда эти «украшения», но молчали. Вот я и решила, чтобы дома меньше бывать, пойти учиться. Выбрала финансово-экономический, вечернее отделение, естественно. Стала готовиться, учебниками обложилась, а муж куражился: «Куда ты лезешь, с твоими-то мозгами?» Книжки в окно выбрасывал. Так я назло ему еще сильнее хотела поступить в вуз. Ну и повезло мне: возле института с твоей мамой познакомилась, сразу ей призналась, что знаний у меня маловато, и Нина помогла, на всех экзаменах возле меня садилась… Хорошая девочка была! Ты на нее очень похожа. Я, как тебя в банке увидела, сразу сходство приметила. А потом фамилию твою спросила, и тогда уж никаких сомнений не осталось. Ты же не только лицом на нее похожа, но и манерами, и фигурка такая же, худенькая. Знаешь, однажды Нина мне свою дубленку отдала. Я, понятное дело, отказывалась, говорила, что не налезет. Но она уговорила взять. И надо же, шубейка почти застегнулась. Я, конечно, домой вернулась и пуговицы перешила. А потом еще на три кило похудела, и как влитая та дубленка на мне сидела. Мама тебе не рассказывала об этом?
– Нет, – призналась Лара. – Она вообще о вас никогда не говорила.
– Ну да, – согласилась Ада Семеновна, – ведь столько лет прошло. – Да и фамилия у меня тогда была другая. Я же прежде Полушкиной числилась, а когда второй раз замуж вышла, стала Оборкиной. Так вот, первый муж, который Полушкин, сначала просто пил, а потом, когда я учиться стала, совсем с цепи сорвался, из дома все подряд тащить начал. Я себе ничего купить не могла, ходила в каких-то обносках. Как-то, помню, зима уж началась, а я в институт все в туфельках разбитых бегала. Был у нас один студент, который импортными шмотками приторговывал, и однажды он принес австрийские сапоги. Такие шикарные, я тебе скажу! Девчонки примерять кинулись, а я даже не смотрела, боялась разреветься. Но в конце концов тоже надела, и сапожки в самый раз оказались, прямо снимать не хотелось. У меня вдруг слезы сами потекли. Ну где мне двести двадцать рублей взять? У меня зарплата сто десять, да и ту муж кулаками на свои пьянки выколачивает… Но тут Нина поторговалась, сбросила цену до двухсот, отдала продавцу свои деньги, а мне сказала, что могу рассчитаться с ней потом, частями. Я так Нине благодарна была! Да еще она мне ту дубленочку подарила взамен моей капроновой курточки на рыбьем меху. Муженек, как меня увидел во всем новеньком, чуть не умер от злости…
Ада Семеновна откровенничала долго. Судя по всему, женщине давно хотелось выговориться, а достойных собеседниц не находилось. Лара слушала и кивала, пытаясь понять, чего от нее хочет главбух банка.
– Но потом твоя мама институт бросила, и мне пришлось всего самой добиваться, – продолжала гостья. – Сказать, что трудно было, – ничего не сказать. Бухучет у нас преподавал один доцент. И так он ко мне прицепился! Сразу сказал, что предмет я ему вряд ли сдам. Я даже плакала. Пошла как-то в очередной раз пересдавать, а преподаватель высмеял меня. Потом взял зачетку, посмотрел на другие оценки и сказал: «Хорошее у вас, девушка, имя – Аделаида. Есть такой город в Австралии. Город хороший, но живут там дураки: мой английский вообще не понимают. В Англии меня понимали, в Штатах понимали, а эти, из Аделаиды, тупые какие-то. Вот и вы, девушка, понять не хотите, что я от вас хочу». – Главный бухгалтер банка усмехнулась. – Короче, пригласил он меня в ресторан. А потом, разумеется, к себе домой. Утром я просыпаюсь, смотрю на красивый чистый потолок и думаю, что жить мне осталось недолго, времени у меня – лишь до своей квартиры добраться, ведь убьет меня муженек. Я ж никогда вне дома не ночевала. Слезы так и потекли из глаз от жалости к себе. От того, что мало прожила и ничего в жизни не успела увидеть: ни Австралии, ни Америки – одни побои. Тут с кровати доцент поднялся. Смотрю на него: старенький, лет пятьдесят, и животик выпирает, лысина опять же. Он халатом прикрылся и в душ направился. Мне надо было уходить, но хотелось пожить подольше, и я все медлила. А потом доцент вернулся и сказал, что я понравилась ему с первого взгляда, и если он мне не противен, то могу оставаться у него, сколько захочу. Противен – не противен, но я решила домой не торопиться. Позже мы с ним вместе за моими вещами поехали, правда, доцент прихватил с собой пару здоровенных парней-спортсменов, студентов, которые ему тоже не могли сдать зачет. Муженек на кухне с двумя дружками пиво хлестал. Приятели его, как увидели нашу делегацию, тут же смылись, чтобы под раздачу не попасть. Полушкин-гад пытался их удержать, да куда там. Перед уходом я, конечно, сказала ему все, что про него и всех его собутыльников думаю. Пошла уже к двери, но вернулась и та-ак ему врезала! Это был первый счастливый день в моей жизни. А через месяц доцент предложение мне сделал, и я стала Оборкиной. Без малого двадцать лет мы с ним прожили. Он наш банк помогал учреждать и меня в него пристроил. А потом прямо на лекции инсульт у него случился. Отвезли в больницу, но муж даже суток не протянул… Хороший был человек, я себя уважать стала. И о других стараюсь заботиться, которых мужья-скоты лупят.