Жестокий век - читать онлайн книгу. Автор: Исай Калашников cтр.№ 223

– Многое, отец и повелитель… Люди недовольны высокими обложениями, сборщиками податей. Но больше всего – воинами. Они необузданны и своевольны… – Джалал ад-Дин замолчал, смотрел на отца, будто ожидая, что он попросит продолжать рассказ.

Но шах ничего не сказал. Воины – опора его могущества. Однако эмиры, особенно кыпчакских35 племен, горды, своенравны. Почти все они родственники матери. Она их повелительница и покровительница. И с этим пока ничего поделать нельзя. Он повелитель своего войска, но и пленник. Если эмиры покинут его, что останется? И выходит, что ему легче бросить вызов халифу багдадскому, чем обезглавить векиля своего двора. Сын, кажется, обо всем догадывается и хочет помочь. Но ему лучше держаться в стороне – слишком горяч.

– Что у тебя еще? – спросил шах у везира.

– Письмо от твоего наместника из Самарканда.

– Читай.

Покашливая, шелестя бумагой, Мухаммед ал-Хереви прочел:

– «Во имя аллаха милостивого и милосердного! Да будет лучезарным солнце мира, повелитель вселенной, надежда правоверных, тень бога на земле Ала ад-Дин Мухаммед!

Население Самарканда склоняется к противлению и непокорности. И раньше речи самаркандцев были сладки снаружи, а внутри наполнены отравой вражды. Теперь же светильник их без света, а дом – осиное гнездо. Твоя дочь, сверкающая, как утренняя звезда, – да осчастливит ее аллах! – укрылась плащом печали и пребывает на ковре скорби. Султан Осман – да вразумит его всевышний! – вместо того, чтобы огнем гнева спалить семена вражды и коварства и плетью строгости изгнать своевольство, внял речам непокорных. На пирах в честь своего благополучного возвращения он восседает рядом с первой женой – дочерью неверного гурхана, а несравненная Хан-Султан, будто рабыня, прислуживает ей, обиталищу греховности, каждый раз испивая чашу унижения…»

– Довольно! – гневно оборвал везира шах. – Ах, сын шакала! Я тебя заставлю мыть ноги Хан-Султан!

– Отец и повелитель, не могу ли сказать я? – спросил Джалал ад-Дин. – Я был против того, чтобы отпустить Османа. И вот почему. Мы сами отточили ястребу когти и раскрыли дверцы клетки. Его держали тут почти как заложника. Моя сестра Хан-Султан помыкала им как хотела. Моя бабушка сделала его своим посыльным, он подносил ей браслеты и серьги… Будь на его месте я…

– Каждый хорош на своем месте!

– Вот я и говорю, – Джалал ад-Дин смотрел прямо в лицо отцу, – такое обращение с султаном было неуместно. А что делали наши кыпчакские воины, посланные в Самарканд утверждать справедливость? Они вымогали у жителей динары и дирхемы. Они сеяли ненависть… А теперь наместник жалуется.

– Ты слишком молод…

Ничего другого шах сыну сказать не мог. Все – правда. Но не его вина в этом. Османа удерживали по желанию матери. Она же вместе с Хан-Султан унижала его тут, возвеличиваясь перед своими родичами. Он настоял на отъезде Османа, потому что самаркандцы, не видя своего владетеля, стали косо смотреть на хорезмийцев. Надеялся, что султан образумит людей. А он вот что делает! Может быть, послать в Самарканд Джалал ад-Дина? Нет, лучше ал-Хереви. Или кого другого?

– Что слышно о Кучулуке?

Этот удалец, отобравший трон у гурхана, беспокоил его сейчас больше.

Надо было двинуться на него. Но пока такие дела в Самарканде…

– Кучулук грабит наши владения в Фергане.

– Надо переселить оттуда жителей в безопасное место. А селения сжечь. Видишь, сын, не сломлен один враг. На очереди халиф. Осман может стать третьим.

Он хотел сказать, что есть и четвертый, не где-то, не за чужими крепостными стенами, а тут, в Гургандже. Но вслух об этом лучше не говорить.

Поднялся, расправил на крутой груди пышную бороду, притронулся рукой к чалме, пошел слушать опору престола – эмиров, имамов, казиев36. Джалал ад-Дин шел, чуть приотстав, сдерживая нетерпеливый шаг, везир семенил сзади.

В приемном покое дворца со сводчатым потолком, подпертым витыми колоннами, люди уже ждали. Они стали двумя рядами, опустив головы в шелковых чалмах. Он молча прошел к возвышению, сел на низкий, без спинок и подлокотников, трон, подобрал ноги. Джалал ад-Дин занял свое место справа.

Место матери по левую руку пустовало. Когда-то с ним рядом садилась только мать. Но, приучая сына к правлению, он стал брать его с собой. И подозревал, что матери это пришлось не по нраву. В приемной она показывалась редко. Скорей всего не придет и сейчас. И к лучшему.

Но только подумал об этом, отворилась узкая боковая дверь, зашуршала парча, и вместе с его матерью, «покровительницей вселенной и веры, царицей всех женщин» Теркен-хатун, вплыло облако благовоний. За ней следовали шейх Меджд ад-Дин Багдади и векиль Шихаб Салих. «Бегал жаловаться? – подумал шах. – Неужели посмел?»

Мать долго, словно наседка в гнездо, усаживалась на свое место. Шах видел ее щеку с желтоватой морщинистой кожей, маленькую бородавку с двумя седыми волосками, тонкие, бескровные губы. «Аллах всемилостивый, ну что тебе не сидится с внуками и внучками?!»

Она повернула голову к нему. Черные, совсем не старые глаза смотрели на него с упреком: «Жаловался, сын свиньи!»

– Ты так редко посещаешь свою бедную мать…

– Заботы о благе государства похищают время отдыха.

– Мое сердце полно сочувствия, – прикоснулась пальцами к плоской груди. – Люди вокруг тебя суетны, они – дай волю – не оставят времени и для молитвы. Иные плешивцы из драгоценного древа благородных побуждений делают сажу наветов и пачкают достойных.

Она говорила не снижая голоса, и ее слышали все. Везир побледнел, опустил голову. Шах разыскал глазами векиля. Тот проворно задвинулся за спину шейха Меджд ад-Дин Багдади. Взгляды шаха и шейха встретились. Меджд ад-Дин не отвернулся, только чуть повел головой на тонкой жилистой шее.

«Ну, дождешься ты у меня, благочестивый!» Шейх был высок и строен, выглядел моложе своих лет, и это тоже раздражало шаха.

Шах обдумывал, что сказать матери, как вырвать из ее рук векиля и бросить под топор палача, когда в приемную быстро вошел хаджиб37 Тимур-Мелик. Баранья туркменская шапка была сбита на затылок, на поясе висела кривая сабля.

– Величайший, самаркандцы возмутились!

Мухаммед почти обрадовался этой вести. Скорее на коня, на волю, подальше от этого дворца, заполненного благовониями. Но, храня достоинство, он помедлил, спросил:

– Что там произошло?

– Сначала возмутились жители худых улиц, бродяги и бездельники, к ним пристали ремесленники, потом и люди почитаемые.

– А что делает султан Осман?

– Он сел на коня и сам повел этот сброд. Они поубивали всех наших воинов, разграбили купцов. Они пели и плясали от радости, провозглашали славу султану Осману.