Вещий Олег - читать онлайн книгу. Автор: Борис Васильев cтр.№ 80

– Поначалу придется туго, – сказал он, давая последние наставления. – Держи обиды при себе и начинай заново. В конце концов, все решит кровь.

– Какая кровь? – насторожился Перемысл.

– Общая. Ты – славянин, они – славяне. Привыкнут, и столкуетесь. Потому и посылаю тебя заранее.

Перемысл никогда не обижался и никогда не горячился, порою пропуская мимо ушей такие насмешки, намеки, а то и прямые выпады, за которые полагалось хвататься за меч. Его внушительная невозмутимость ни разу не поколебалась, что в конце концов свело на нет все попытки вывести его из равновесия. Не потому, что терпел, а потому, что не замечал. Он сразу поставил себя выше любых насмешек, чего невозможно было не оценить, а оценив, не почувствовать уважения. И уважение стало его первой победой, хотя – он понимал это – и само по себе уважение имеет множество оттенков, и в нем пока еще уважали не союзника, которому можно верить хотя бы наполовину. Но воевода не унывал – он вообще никогда не унывал, хотя веселостью отнюдь не отличался, – и подумывал, как бы растопить тонкий ледок недоверия, который явно чувствовался в этом отчужденном уважении.

На охоте он принял на рогатину рассвирепевшего раненого вепря. Это было неразумно, хотя Перемыслу нашлось на что опереться, по счастью, сзади росла могучая береза. Но вепрь оставался вепрем, и ничего зазорного в том, чтобы уступить ему дорогу, и быть не могло. Все и расступились, укрывшись где кто мог, а Перемысл встретил зверя рогатиной. Не потому, что бежать было некуда, – да юркни он за ствол той же березы, и вепрь промчался бы мимо. И мысль такая шевельнулась, но только шевельнулась, потому что не мог он, воевода конунга Олега, прятаться на глазах прохладно уважавших его хозяев. И выставил рогатину, боясь только, что хрустнет эта рогатина под напором разъяренного зверя. Однако рогатина выдержала, зверь вдавил Перемысла в корявую кору матерой березы так, что воевода едва не испустил дух, но остановил вепря, и подоспевшие охотники копьями добили его. А потом сами, не прибегая к помощи челяди, отнесли обессилевшего Перемысла к костру, и слава о нем загремела по всей округе. Он стал своим, и любой почитал за честь и попировать, и побеседовать с ним, и Ставко приехал на хорошо подготовленную почву.

Участников предстоящих переговоров, громко названных Советом Князей, было не так-то много. Правобережные славяне своих представителей не прислали, вятичи отделались каким-то третьестепенным старшиной, но из Северской земли прибыл сам князь, из Смоленска пожаловал Воислав, а радимичи были хозяевами. Все уже давно переговорили друг с другом, не посвящая в эти разговоры славянских представителей Олега, и, в общем, сошлись в едином мнении, что, как бы ни был тяжек поход Олеговых сил к Киеву, отказ в помощи им наверняка обернется большей бедой, поскольку русы просто-напросто захватят все Левобережье силой. Таким образом, речь на Совете могла идти только о мере предполагаемой помощи. Об этом решении неоднократно и довольно прозрачно намекали Перемыслу после истории с вепрем, однако воевода привычно делал вид, что ничего не понимает и вообще понимать не способен. Но как только появился Ставко, тут же все ему и пересказал.

– И то ладно, – сказал Ставко. – А перстенек с пальца я все же сниму.

– Зачем?

– Привычным не удивишь. Удивишь неожиданностью.

А за день до Совета из Господина Великого Новгорода неожиданно пожаловал посадник Воята.

Естественно, и Новгород, и князь Рюрик знали о готовящемся соглашении со славянскими князьями, но Господина Великого Новгорода это не касалось. Городская дружина в походе не участвовала, Вернхира с его варягами Рюрик отдал Олегу, и все полагали, что Новгород отмолчится, приняв сообщение к сведению. И вдруг накануне столь необходимого Олегу Совета приехал не кто-нибудь, а лично посадник, при этом так точно рассчитав время, что затевать с ним тайные беседы было уже невозможно. Как славянские князья, так и воеводы Олега могли только гадать, с чем именно, зачем и почему на Совет решил прибыть сам Воята. Первое лицо Господина Великого Новгорода.

– Мы собрались не для охот, хотя в них отличился могучий воевода Перемысл, – начал князь Воислав, открывая Совет. – Все мы обеспокоены звоном оружия и топотом многочисленных ратей конунга Олега. Они не могут миновать наши земли, князья и бояре, и уже не миновали моей земли. Это – тяжкое бремя, и чем скорее мы избавимся от него, тем нам и людям нашим будет легче. Весной по спаду воды Олег двинет свои силы на Аскольда. Сил этих множество, Правобережье закрыто, и множество это обрушится на все земли Левобережья. Конунг Олег просит нашего дозволения пройти не только по Днепру, но и по Десне, и мне сдается, что нам лучше уважить его просьбу, потому что чем больше будет у него дорог, тем скорее его войска уберутся от нас. Подумаем над этим, князья и бояре.

– Русы – грабители, – хмуро сказал Северский князь. – От них уже стонет все Черное море, на которое, как рассказывали деды, они пришли с Донца во главе с конунгом Бравлином.

– Значит, нас просят открыть в курятнике не только дверь, но и ворота, чтобы лиса быстрее его пробежала? – насмешливо спросил вятич. – А если она там и останется?

Эти замечания нисколько не настораживали воевод Олега. И Перемысл, и Ставко знали, что вопрос решен, а все выпады призваны лишь затемнить уже оговоренное в частных беседах, чтобы создать хотя бы видимость принятия самостоятельного решения. Всем давно было известно, что предложение о помощи Олегу должно быть высказано князем Воиславом, а прочие, в меру поспорив, с тяжким вздохом с ним согласятся. К тому все и шло, но вдруг застопорилось, потому что посадник Воята взял слово в самом неподходящем для конунга Олега месте.

– Князья и бояре, вы не выразили удивления, когда я приехал на ваш высокий Совету, но я читаю это удивление в ваших делах. Причина, которая заставила меня бросить все дела в Новгороде, в том, что князь Рюрик потерял княжеское лицо. Он устранился от всех судебных и военных дел, не появляется более на Совете Господ и даже не покидает Городища. Это нарушает договоренности между князем и Господином Великим Новгородом, и я в конце концов посетил его сам. И понял, что у Рюрика осталась одна забота, которая заполняет все его дни и ночи. Он забыл о своих княжеских обязанностях, забыл о конунге Олеге и думает только о том, чтобы любыми путями и средствами вернуть своего сына княжича Игоря.

– Он не найдет княжича, – решительно перебил Перемысл. – Дорогу туда знает только конунг Олег.

– Я говорил ему об этом, воевода, но Рюрик ничего не желает слышать. Мы спорили весь вечер. В конце концов князь признался, что намерен отозвать Вернхира, взять его варягами Старую Русу и тем принудить Олега вернуть ему младенца Игоря.

Воята чуть помедлил, и сразу же все глухо заговорили. Никто не повышал голоса, обращаясь к соседу или высказывая свои соображения, и отдельные слова тонули в общем гуле. Воята поднял руку, и все смолкли.

– Но спросил моего совета, и я приехал к вам, высокие князья и бояре, за этим советом. Надо хорошо подумать, надо все взвесить, надо все рассчитать, но мне думается, что у всех нас, братья-славяне, появилась, может быть, единственная возможность не дать грабителям-русам истоптать наши нивы, угнать наш скот, продать наших девушек на невольничьих рынках.