Вещий Олег - читать онлайн книгу. Автор: Борис Васильев cтр.№ 69

– Берсир отравлен, – помолчав, сказал Хальвард. – И знаешь, кто приготовил для него яд? Инегельда. Тебе ведь знакомо это имя, князь Воислав?

– Разве?..

– Ты несколько дней любовался ею, не смея даже прикоснуться. Кто же повелел тебе передать ее конунгу Олегу?

– Я делаю только то, что желаю делать. – Воислав гордо выпрямился в кресле. – И не тебе, боярин Хальвард, задавать мне подобные вопросы, не забывайся.

– Вопросы задает палач, – жестко сказал Хальвард и встал. – А ты, князь, пока поразмышляешь над ответами.

– Как смеешь ты, боярин, из-за какой-то рабыни…

– Инегельда – дочь Орогоста, – весомо произнес Хальвард. – Я никому не доверял этой тайны, но ты не успеешь передать ее другому. Ахард!

– Стража! – закричал князь. – Стража, ко мне!

Вместо стражи вошел Ахард.

– Твои люди, князь, уже обезоружены. Отдай мне меч. – Поскольку Воислав продолжал сидеть, подавленный быстротой и решительностью грозного боярина, Хальвард сам выдернул его меч и отбросил. Обронил, не спуская сурового взгляда с Воислава: – В темницу. Приковывать не надо, но ты отвечаешь за него, Ахард.

Ахард молча вел растерянного князя через многочисленные узкие и темные переходы в далекий прируб, в подвалах которого была устроена хорошо охраняемая темница. Верный подручный Хальварда сам побеспокоился о ней, пока его хозяин развлекал смоленских бояр беседами. «Пропал, – обрывками, но почти равнодушно думал Воислав. – Охрана задержана. Дружина не знает. И никто не знает, где я…»

Как ни странно, он не испытывал страха, поскольку и в мыслях не мог допустить, что Хальвард осмелится передать его в руки палача без ведома Олега. Он полагал, что эти угрозы и даже само его задержание есть всего лишь способ добиться каких-то уступок, каких-то обещаний, каких-то действий, в конце концов. И был совершенно убежден, что уже в следующей беседе Хальвард откровенно скажет ему, что от него хочет услышать конунг, а конунг, в свою очередь, повелит немедленно отпустить его, а уж затем прибудет для делового разговора. И поэтому шел за Ахардом почти спокойно, поглядывая по сторонам в надежде увидеть кого-либо из местной челяди, чтобы жители города хотя бы знали, где находится их князь. Но попадались ему только одни русы, и лишь в глухом переходе он скорее угадал, чем увидел кого-то, поспешно отступившего в темноту. И прошептал наугад:

– Найди Урменя…

Отстранив от власти Смоленского князя, Хальвард действовал быстро, по хорошо продуманному плану. Еще не заскрипели засовы темницы, в которую был водворен Воислав, как в город вступила вторая по силе и значимости дружина русов, руководство которой взял на себя лично Хальвард, поскольку ее законный вождь воевода Перемысл уже отбыл к радимичам. Охрана княжеского дворца была разоружена, челядь разогнана, и в него тут же перебрался Хальвард, оставив прежнюю усадьбу с превращенными в застенки прирубами и подвалами в распоряжение верного Ахарда. Одновременно русы начали захват всех смоленских бояр, доставляя их Ахарду, который лично сопровождал каждого задержанного в предназначенное для него место заточения, задвигал засовы и ставил к закрытым дверям охранника. Кое-где не удалось обойтись без схваток, но славянские воины были разобщены, остались без вождей и воевод, а потому и сопротивление их было краткосрочным. Само население Смоленска не сопротивлялось, поскольку не успело осознать, что происходит, и к вечеру все затихло. Переворот был завершен, и Хальвард, весь день метавшийся по городу, мог торжествовать победу, смысл которой был понятен только ему одному. Он велел накрыть ужин в парадных покоях князя Воислава, когда доложили, что прибыл боярин Годхард.

– Гость к столу – к удаче дома! – радостно сказал Хальвард, обнимая друга и побратима. – Уж если ты избавился от славянской бороды и вернул себе чуб руса, вопросы ни к чему.

– Я исполнил твое повеление, брат Хальвард.

– Просьбу, брат Годхард, всего лишь просьбу. Мы оба только исполняем повеления конунга. Даже тогда, когда он их еще не успел высказать. Поднимем заздравные кубки. С возвращением, брат Годхард!

Они согласно осушили кубки и принялись неторопливо закусывать. Хальвард очень хотел, чтобы его друг и побратим начал рассказ, не ожидая расспросов, но Годхард был хмур и задумчив и говорить не торопился. Хальвард догадывался, что послужило причиной этого молчания, и раздражение медленно вползло в его душу.

– Христианин погиб? – отрывисто спросил он, поскольку Годхард упорно не стремился начинать разговор.

– И не один он. Я слышал рыдания Киева, отплыв на доброе поприще.

– Слышал? – Хальвард в упор посмотрел на побратима. Взгляд должен был выразить недоумение, но в нем читалось недовольство. – Ты обязан был видеть.

– Я обязан был подготовить убийство Рогдира, – сухо напомнил Годхард. – Рогдир убит, судя по зверствам дружинников Аскольда.

– А где был ты, брат Годхард, в это время?

– Поднялся вверх по Днепру и отстоялся там. Я не люблю лишней крови, а ее пролилось столько, что мне всегда будет казаться, будто она обрызгала меня.

Он почему-то вспомнил о семье христианина, которую вовремя вывез из Киева и высадил в земле радимичей. Сейчас он ощутил свое доброе дело как тепло, согревшее захолодавшее сердце, и понял, что никогда не скажет об этом другу и побратиму, от которого до сей поры ему ничего не приходилось скрывать. Хальвард чувствовал его напряженное состояние, но считал, что виной тому непонятный для Годхарда переворот в Смоленске, и решил переждать, переведя беседу в иное русло.

– Как семья? Ты почти полгода не видел ее.

– Вести были добрыми. Старший сын отъехал к Зигбьерну и уже – младший дружинник. Дети растут… Что слышно из твоего дома? Все ли здоровы?

Они перебрасывались пустыми словами, не очень-то прислушиваясь к ответам друг друга. То, что их вдруг разъединило, ощущалось сейчас куда сильнее, чем то, что пока еще соединяло. Даже побратимство. Но Хальвард умел ждать, ведя неторопливую вежливую беседу, и Годхард не выдержал первым:

– Мы пируем во дворце без его хозяина. Почему, Хальвард?

Хальвард ожидал начала подобного разговора, но ощутил вдруг, что ожидать – одно, а отвечать – иное.

И дело было не в щекотливости затронутого, а в новых ощущениях его самого. Ощущениях торжествующих и пугающих одновременно, поскольку он к ним не привык, не осмыслил их, не разложил по полочкам, а потому и не мог определить пока своих собственных шагов. Обладая огромной властью, он только здесь, в Смоленске, понял, что власть эта опирается всего лишь на волю конунга и страх, который внушал сам Хальвард своими лазутчиками, ловчими сетями, разбросанными шире самой земли русов, могильной тишиной застенков и жестокостью палачей. А тут, в чужом городе, его повелениям безоговорочно подчинялись все дружинники, все воины и все представители больших вождей, умчавшихся из Смоленска по каким-то высоким делам. Это была настоящая, ничем не ограниченная власть, по сравнению с которой его положение грозного исполнителя казалось лишь блеклой тенью беспредельного могущества конунга. В этом неожиданно вспыхнувшем взрыве тщеславия следовало еще как следует разобраться самому, но вопрос был прямым и требовал столь же прямого ответа, к которому Хальвард был пока еще не подготовлен внутренне.