Владимир Красное Солнышко - читать онлайн книгу. Автор: Борис Васильев cтр.№ 37

— Поклянись самой страшной клятвой, что я не трону их вождя, но прошу его приехать на переговоры.

Доверенное лицо поклялось самой страшной клятвой, и боярин, подумав, решил рискнуть.

— Твой посланец дал клятву, — сказал он, представ перед вождем печенегов.

— Твоей жизни ничто не угрожает, — заверил вождь. — И зачем нам вообще губить друг друга?

Торкин согласился, что это неразумно.

— Пойди в Киев и скажи своему князю, — предложил вождь печенегов, — чтобы он с вашей стороны выставил силача, а я со своей стороны выставлю своего силача. Если ваш бросит наземь моего богатыря, то три года мы не будем с вами воевать. А если мой бросит твоего, ты уговоришь князя на три дня отдать мне Киев.

И указал Торкину на огромного детину:

— Вот мой силач!

До крайности перепуганный боярин Торкин — он-то знал, что в Киеве нет великого князя, — в полной панике переправился в город, судьба которого должна была решиться схваткой. Где искать бойца под стать печенежскому? Как его искать? Сообщать великому князю о печенегах под Киевом или не сообщать? Если победит киевлянин, можно будет и не сообщать, но где найти такого киевлянина? А если победит печенег?..

Об этом было страшно и подумать. Кое-как разыскав глашатая, боярин Торкин велел тому объявить всем жителям, что печенеги согласны на схватку двух богатырей и если кто хочет постоять грудью за стольный град Киев…

— Так богатыри, говорят, в Новгород ушли, — сказал глашатай.

— Ты кричи, что велено. Может, кто и сыщется…

Сыскался — правда, когда глашатай уже порядком охрип. Один старик рассказал про своего младшего сына:

— Однажды я его пожурил, когда он в лохани воловью кожу мял. Так он от огорчения ту воловью кожу на куски разорвал. Прямо в лоскуты.

— Зови! — крикнул Торкин и отер пот со лба.

Старик привел молодого парня с длинными руками, но куда ниже ростом, чем печенег, которого боярину показали. Когда парню растолковали, что от него требуется и почему, он наотрез отказался.

— Не пробовал я, люди добрые.

Боярин объяснил, что ожидает Киев:

— Погубишь всех!

— Ну, не знаю, справлюсь ли. Вы быка позлее разозлите — если ухвачу его, тогда попробую.

Мигом разыскали здоровенного быка. Его держали полтора десятка мужчин: покололи, а потом раскаленным железом прижгли да и отпустили.

Ревущий от боли и ярости бык помчался прямо на молодого кожемяку. Тот ловко увернулся, схватил быка за бок и, как утверждает летопись, вырвал у него лоскут кожи с добрым куском мяса.

Победно взревела площадь.

Боярин Торкин вместе с парнем тут же переправились через Днепр, где их уже поджидали. Провели на ровную площадку, вокруг которой расположились печенеги. Печенежский хан указал боярину место подле себя.

— Вот, — сказал боярин.

— Позовите нашего.

Вышел огромный печенег. Увидев юношу-кожемяку, громко расхохотался:

— Да я его…

— Начинайте, — повелел хан.

Юноша вышел на площадку. Он был всего лишь по грудь печенежскому богатырю, что вызвало хохот зрителей.

Печенег пригнулся и начал кружить вокруг кожемяки. При этом он почему-то грозно надувал живот, а потом шумно выпускал воздух, что всегда встречалось возгласами восторга. Однако круга он так и не успел замкнуть.

Кожемяка бросился на печенега первым и совершенно неожиданно. Несмотря на то что был ниже ростом, он обхватил печенега обеими руками, поднял его и стиснул.

Кажется, печенег так ничего и не предпринял. Кожемяка схватил его в момент выдоха. Схватил, оторвал от земли — а потом разжал руки, закончив смертельную схватку.

Печенежский богатырь замертво упал на землю.

Толпа подавленно молчала.

Вождь печенегов поклялся, что три года не будет выходить с ордой из Черноморских степей.

Летопись сохранила имя киевского ремесленника, выручившего родной город.

Его звали Ян Усмошвец.

Он изображен на картине русского художника Григория Угрюмова в момент, когда вырывает лоскут бычьей кожи вместе с мясом.

Так рассказывает летопись.

3

Мечники Путяты, дружина Добрыни Никитича, отягощенные обозами, медленно и уныло тащились берегом Днепра. Переправлялись через множество рек и ручейков, а до Смоленска было еще шагать да шагать. И путь был нелегок, и дожди заладили без просвета со второго дня, как вышли из Киева, и сушиться было негде…

Их часто обгоняли суда, идущие против течения на веслах. Вот эти суда и принесли в Господин Великий Новгород известие о киевских дружинах. Молодцы привычно похватали дреколье и ринулись на вечевую площадь. Вслед за молодцами пошли и взрослые мужики, не позабыв меч пристегнуть. А за ними и дети, и женщины. Все повалили. Да так, что посадник сказался больным.

— Оружные идут!..

— На свободы, нам дарованные…

— Постоим же за вольный наш город!..

Может быть, поорав вволю, и разошлись бы, только, как на грех, в городе в то время оказался известный волхв Богомил, за речи свои прозванный Соловьем:

— Свободы отберут, души темные, похоронные?.. Больше отберут — а что больше? Всё!.. А всё — боги наши, коим пращуры и прапращуры наши лучших молодцов, красных девиц, ликом прекрасных, не жалея, в жертву приносили во имя здравствования всех детей, жен и мужей. А вместо них окрестят нас в веру иноземную, с чужими богами, с чужими защитниками, с чужими всем нам словесами и делами!

Взревело вече новгородское:

— Постоим!

— За богов наших!

— За Великий наш Новгород!

— Говори, Соловей!

— А то сказать, что иноземные боги тела не имеют. Доску плоскую вместо тела, краской расписанную, заставят в каждой хате повесить и перед нею, тела не имеющей, о помощи да милости умолять!.. А пращуров наших, коим мы жертвы приносили, жира не жалея на животы их, порубят секирами да и сожгут с плясками на кострах!.. Во славу иноземным богам огню предадут семейных защитников наших! А знаем ли мы богов иноземных, коим молиться заставят? Нет, не знаем, и они нас не знают, про нас не ведают, и все равно им, плоским, живы дети наши или помирают от лихоманки у груди матушки!

— Лучше помереть, чем богов своих отдать на поругание! — выкрикнул новгородский тысяцкий Угоняй.

— Верно сказано!

— Постоим, новгородцы!..

— Чай, не впервой!..

— Поклянемся же перед всем народом новгородским и светлым старцем Богомилом Соловьем, что не пустим киевлян в Господин Великий Новгород! — продолжал кричать Угоняй.