Замысел Макензена был ясен Брусилову. От Перемышля на восток вела единственная железная дорога. И противник с севера, с плацдарма, и с юга, через Сан, нацелился выйти к станции Мостиска, чтобы перерезать магистраль, взять в кольцо крепость вместе с гарнизоном и рассчитаться за мартовское поражение.
На самом деле «крепости» как таковой уже не существовало. Большинство фортов – разоружены, почти все имущество и трофеи эвакуированы. В Перемышле оставалась лишь небольшая часть артиллерии и 3 тысячи ополченцев для охранной службы. Естественно, долго удерживать город при таком положении было невозможно. Очевидно, это понимало и вышестоящее командование. Но понимало и другое – что сдача крепости, взятие которой отмечалось с такой помпой, нанесет удар по престижу русской армии, даст прекрасный повод для торжества вражеской пропаганде и поднимет дух противника.
Комендант Перемышля Делевич получал указания то грузить оставшуюся артиллерию в поезда, то вернуть на позиции. В конце концов он взмолился, чтобы командование не изматывало людей, вынужденных заниматься то погрузкой, то разгрузкой и дало четкий приказ, защищаться или эвакуироваться. О том же запрашивал штаб фронта и Брусилов. Отвечали ему туманно и обтекаемо: то «смотреть на Перемышль только как на участок фронта, а не на крепость», то «удерживать его, но не защищать во что бы ни стало».
Командарм стал действовать по своему усмотрению. С юга врагу прорваться так и не удалось, но с севера плацдарм расширялся и опасность блокирования единственной железнодорожной артерии стала реальной. Чтобы сберечь пути отхода и эвакуации, Алексей Алексеевич бросил на защиту путей большую часть своего гарнизона. В помощь ему вдруг прислали серьезное подкрепление – 2-й Кавказский и 23-й корпуса. Им, согласно приказу Иванова, предписывалось нанести контрудар на Любачув – не под основание, а в вершину выступа германского плацдарма. Возражения Брусилова и его предложения по изменению плана в расчет не приняли. В результате получилась лобовая атака позиций неприятеля, имевшего много артиллерии и пулеметов, и войска не продвинулись ни на шаг, только понесли большие потери. А из Перемышля мало-мальски боеспособные части ушли – остались лишь худшие роты необученных ополченцев с зелеными запасниками-прапорщиками вместо командиров. Они сразу запаниковали, считая себя уже окруженными и брошенными на произвол судьбы. Когда немцы, переправившись через Сан, стали резать проволоку на фортах крепости, русские им не только не мешали, но даже не позволяли стрелять своей артиллерии, чтобы враг не обрушил на них ответный огонь.
2 июня подразделения противника, не встречая сопротивления, стали просачиваться в Перемышль. И Алексей Алексеевич приказал оставить город. Крепость досталась врагу разоруженной, без каких-либо запасов, русские оставили лишь 4 орудия, сняв с них замки. Часть восточных фортов успели взорвать.
Однако резонанс сдача города вызвала сильнейший. Российская «общественность» хваталась за головы в поисках козлов отпущения, союзники ахали, а немецкие и австрийские газеты взахлеб трубили о грандиозной победе. На самом же деле Брусилов в этот момент считал, что избавился от тяжелой и ненужной обузы. Фронт сокращался на 30 км, теперь, имея значительное количество войск, он надеялся наконец-то остановить врага. Но не тут-то было…
Командование фронтом посчитало: раз пал Перемышль, то и данное направление следует признать второстепенным. И потребовало 5-й Кавказский корпус передать в состав 3-й армии, 21-й вывести во фронтовой резерв, а 2-й Кавказский и 23-й отправить в 9-ю армию – Иванов боялся за свой левый фланг и ждал какого-то нового, еще «более главного» удара в Буковине!
Брусилов доказывал, что ослаблять его армию нельзя, иначе будет потерян не только Перемышль, но и Львов. Однако получил категорическое подтверждение – выполнять приказ. Штаб фронта был уже настроен пессимистически, считал кампанию проигранной и слал в Ставку панические прогнозы, что немцы вот-вот ворвутся в Малороссию, что надо укреплять… Киев и что Россия должна «прекратить всякую военную активность до восстановления своих сил».
Николай Иудович спешно перебрасывал войска на левый фланг, откуда ожидал этого самого мифического вторжения на Украину и попытки окружить весь свой фронт. Это была уже не просто ошибка, а грубейший стратегический просчет, потому что в результате данных перемещений между войсками Брусилова и Леша образовывался разрыв, прикрытый со стороны 3-й армии только потрепанным кавалерийским корпусом, а со стороны 8-й армии – 11-й кавалерийской дивизией. Макензен не преминул воспользоваться таким подарком и, как только с передовой были выведены противостоявшие ему три корпуса, двинул в разрыв лучшие силы. К 19 июня немцы углубились здесь на 20–30 километров, штурмом взяли город Немиров и теперь стремительно приближались к Раве-Русской, угрожая перерезать важнейшую железную дорогу Варшава – Львов.
Для того чтобы ответить контрударом во фланг прорыва, Алексею Алексеевичу просто не оставили сил. Командарм стягивал все, что мог, стараясь задержать противника на как можно больший срок, но был вынужден отводить войска назад, выбираясь из очередного наметившегося «мешка». То тут, то там вспыхивали жестокие бои. Под Рава-Русской прославились своей атакой одесские уланы, здесь же лихо сражался 11-й казачий полк, отразивший несколько ударов и контратакой отбивший у врага артиллерийскую батарею. Под Львовом австрийцев сабельным ударом отбросили назад драгуны Стародубского полка.
Но враг упрямо продолжал теснить, концентрируя в направлении галицийской столицы наступление трех армий: с севера выходила 11-я германская, в лоб – 3-я австрийская, а с юга – 2-я австрийская. В городе началась эвакуация русских учреждений. Вскоре враг отбил Раву-Русскую и взял под контроль железнодорожные пути как на Варшаву, так и на Николаев
[37]
, свободными оставались только магистрали, ведущие на восток – на Дубно и Галич. И тогда русские войска получили приказ отступить за реку Западный Буг, где уже начали возводить оборонительные сооружения.
Генерал Иванов попытался возложить вину за сдачу Львова на Брусилова. Тот возмутился и отбил телеграмму Верховному главнокомандующему с просьбой об отставке. Николай Николаевич отставки не принял, выразив за действия в Галиции… благодарность. Но одновременно потребовал соблюдения дисциплины и выполнения приказов командования фронтом.
В принципе, для великого князя уже стала очевидной бездарность командующего фронтом. Но для общественности Иванов все еще оставался «героем» предшествующих побед. К тому же решение кадровых вопросов в высших эшелонах командования оставлял за собой лично царь. А Николай Иудович был его воспитателем в юношеские годы, крестным царевича, фаворитом императрицы. И по настоянию Николая II его оставили на своем посту. Сняли лишь генерала Абрама Драгомирова – вернули на командование 8-м корпусом. Однако замену ему, неизвестно с чьей подачи, подобрали еще худшую – то ли сказался дефицит командных кадров, то ли сработали какие-то пружины протекций, но новым начальником штаба фронта стал генерал Саввич, который вообще не был военным специалистом и ранее служил в жандармском корпусе… Правда, часть войск Верховный главнокомандующий у Иванова таки отнял: 4-ю и 3-ю армии передали в состав Северо-Западного фронта. Таким образом, 8-я армия, прежде левофланговая, стала на Юго-Западном фронте правофланговой, южнее ее, на линии Днестра и его притоков, окапывались подразделения 11-й и 9-й армий.