Кровь дракона - читать онлайн книгу. Автор: Денис Чекалов cтр.№ 35

Долго смотрела Аграфена ему вслед. Далеко на белой снежной дороге выделялась все уменьшающаяся фигура мужа, затем он скрылся, повернув за деревья.

Вернувшись в дом, Аграфена упала на колени перед образами и долго стояла так, не молясь, со странной пустотой в мыслях, мешавшей на чем-то сосредоточиться. То образ сына мелькал перед ней, не мертвого, а смеющегося маленького мальчика, то мужа видела, идущего по длинному пути, конец которого скрыт судьбой, то появилось лицо матери, благословляющей ее перед свадьбой. Собравшись с силами, помолилась Господу, Пресвятой Богородице, прося заступничества к обоим дорогим людям — мертвому и живому.

В то же время Петр, укрепившись в правоте своих целей, чуть отошедший от горечи разлуки, постепенно стал обращать внимание на дорогу. Шла она мимо деревянных домов, многие из которых были покрыты потемневшей соломой, вдоль покрытых снегом полей, с проглядывающей кое-где землей, теперь только начавшей пробуждаться к жизни, а летом покрытой золотыми хлебными колосьями.

Часто встречались нищие, обычно не поодиночке, а целыми ватагами, плачущими голосами взывали о милости к своей сирости и убогости. Среди них были слепые, увечные, покрытые язвами, демонстрируемыми в основание попрошайничества. Отдельно, маленькими группками, шли слепые с гуслями, готовые по первой просьбе показать любому желающему свое искусство, тянулись купеческие обозы.

Вся эта пестрота, шум отвлекали внимание и странным образом поддерживали, создавая некое объединение дорогой. По мере приближения к Кремлю, все чаще встречались бояре, богато одетые в парчовую одежду, украшенную жемчугами, сопровождаемые ратниками и холопями. На них Петр смотрел особо, пытаясь определить, кто перед ним — честные царевы слуги или нечисть, подобная Воротынскому. Однако ничто в их виде не вызывало опасений, и Петр с надеждой подумал, что сможет с Божьей помощью найти себе помощь в царском дворце.

У ворот Кремля путь кожевеннику преградила охрана во главе с воеводой — высоким, дородным человеком средних лет, лицо которого выражало открытую честность, неприятие всякого лукавства и изворотливости. Однако наряду с этим были в ратнике и некоторая ограниченность, тугодумство. Это особо проглядывало в той важности, с которой он держался, исполненный чувства «приобщенности» к царю, а также в особой сосредоточенной задумчивости, что предшествовала каждому его указанию и ответу на различные вопросы, за разрешением которых подъезжали стражники.

Петр снял шапку, поклонившись воеводе, и заявил о настоятельной необходимости увидеть царя по делу спешному и касающемуся всего государства. Воевода, с подозрением оглядывая его с высоты коня, на котором возвышался монументом, пожелал узнать существо столь важного дела.

Петр увидел перед собой цель своего путешествия. Хотел он как можно скорее рассказать все царю и предотвратить зло, которое, по его твердому убеждению, с каждой минутой промедления распространялось, приобретая силу новую. Забыл о том, с каким трудом сам поверил в служение Воротынских бояр злу, а потому не задумываясь, скоро, громким голосом стал рассказывать воеводе про бесов, мельника-упыря, с которым знались бояре, об исчезновении мельницы, об убийстве нечистой силой своего сына и жены Потапа.

По мере рассказа лицо воеводы менялось. Вначале просто подозрительное при виде незнакомца, оно затем становилось все более ошеломленным. Серые, в красных прожилках глаза воеводы все больше выкатывались, придавая ему сходство с раздувшейся жабой, ошеломление перешло в гнев. Ратник решил, что простой кожевенник возле царского двора смеется над ним, воеводой, самим царем поставленным этот двор охранять — а через него и над царем глумится.

— Ты что, забыл, возле чьего двора речь ведешь, холоп смердящий, — заревел воевода, дергая коня за поводья так, чтобы тот широкой грудью толкнул Петра.

Тот покачнулся и вынужден был отступить на несколько шагов.

— Ты дитям своим сказки рассказывай про мельника-упыря. Да и не сказки это, а навет мерзостный на боярина честного. Да кто не знает князя Воротынского, на которого царь во всяком деле полагается, верного царю сердцем и мечом, служащего ему без кривды и оглядки! Пошел вон, пока не выпороли тебя, да в яму не бросили!

Петр был человек прямой, уверткам хитрым в достижении цели не обученный. Несмотря на происхождение простое, имел он чувство собственного достоинства, подкрепленное уважением людей, знающих его. Сначала Петр был просто удивлен таким к себе отношением и несколько мгновений стоял, взирая на окружающих. Однако поняв, что цель — встреча с царем — ускользает от него, а с нею и возможность покарать злодеев, Петр, обычно человек спокойный и рассудительный, с плеча рубить не любящий, забыл о своей осмотрительности и одним мощным ударом сбил с коня воеводу. Тот никак не ожидал столь дерзостного поступка и не был готов к нему.

Воевода грянулся на землю, да так, в силу тяжести доспехов и собственной тучности, что земля загудела, а сам он на некоторое время остался недвижим. После мгновенного замешательства, охрана набросилась на Петра. Невольные усмешки, вызванные падением воеводы, в иное время столь заботливого о своей значительной важности, и нередко в своей мелочной скрупулезности доставлявшего неприятности, пробудили если не симпатию к Петру, то нежелание причинить ему серьезные увечья.

Однако за вольное поведение следовало наказать примерно, и охранники мяли Петра с душой. Особенно старался здоровенный парень, чуть не вдвое шире Петра и на полторы головы выше, с руками, похожими вверху на бычью ляжку, а в ладонях по размеру напоминающие добрый каравай. Петр, и сам не слабый, пытался сопротивляться, поддерживаемый гневом и осознанием своей правоты. Однако скоро оказался на земле, что не остановило охрану от продолжения урока.

В это время поднялся воевода, с сизым лицом и сбившимся набок шлемом. Показались темные с сединой волосы, слипшиеся от пота, вызванного падением как физическим, так и с вопросами престижа связанным — столь ревностно им поддерживаемого. Пережитое унижение затуманило голову воеводы, и в обычное время не слишком сильную по части проницательности. Он уже просто не мог, в силу своей натуры, дать себе труд более внимательно выслушать Петра, о чем тот призывал его из-под груды навалившихся тел.

— Поднять нечестивца, — зарычал воевода. — Скрутить и сей же час бросить в темницу. Пусть там паукам свои бредни говорит.

Петр уже не пытался взывать к разуму воеводы. Слова ратника о верности Воротынского царю и царской к нему приязни вспыхнули в мыслях Петра, озарив его, как он полагал, пониманием всей правды: «Да ведь царь и бояре-оборотни заодно, не мог царь не видеть личины их мерзостной, под маской лести спрятанной — однако же не сорвал ее перед всем честным народом, не извел нечисть».

Петр лишился способности к сопротивлению, стоя неподвижно, с глазами, устремленными поверх людей к небу, узкий край которого, видный между постройками, спускался к горизонту. Петр не жалел о сделанном — останься дома, всю жизнь корил бы себя за трусость, предательство памяти убитых, да тех живых, которых бы извели супостаты со временем. Но придавило Петра открытие, которое он считал правдой — невозможность во всем государстве найти управу на бояр, которых уже всех определил в злодеи. Мучила его мысль о Боге, который по ведомым только ему резонам отказался указать царю путь праведный, позволив тому попасть под волю нечистого.