Черный легион - читать онлайн книгу. Автор: Богдан Сушинский cтр.№ 71

— Монах?

— Не удивляйтесь: монах.

Архиепископа это разочаровало еще больше, чем немного-словие папы. Однако он находился в том состоянии, когда готов был принимать хоть дьявола. Причем с еще большей «доверчивостью», чем самого папского нунция.

— А вы не убьете меня?

— Нет, — Курбатов попытался ответить как можно скорее, чтобы Ксения не заподозрила его в том, что он задумался над ответом.

— Это правда, не убьете?

Остальные диверсанты сидели на кухне, от комнатушки, в которую он завел девушку, их отделяла довольно просторная проходная комната. Но все же их громкие голоса — голоса подвыпивших мужиков — и гренадерский хохот долетали сюда, заставляя настораживаться. Князь не верил, что кто-то из них решится войти без разрешения, и все же…

— Не надо об этом. Никто не посмеет тронуть тебя.

— Разве ж вам можно верить?

Губы ее нежны и податливы. От них немного веет спиртным — сам же и угостил, — однако Курбатов пытался не замечать этого.

Грудь, так поразившая его своей непорочной первородностью и красотой форм, оголена, и пальцы Курбатова ложатся на нее с той же пугливой нежностью, с какой прикасались бы к груди невесты на брачном ложе.

— Вы что же, не беглые, всамделишные офицеры?

— Всамделишные.

— Настоящие, русские?

— Я похож на немца? Нет, на японца?

— Тому, кого оставили со мной, не поверила. Решила, что переодетые беглые. Или банда какая.

Уже совершенно обнажив ее тело, Курбатов все еще сдерживал желание наброситься на Ксению. В ее тихом голосе, плавных движениях рук, нежно касавшихся его шеи, в покорности, с которой легла рядом с ним на кровать, чувствовалось что-то такое, что заставляло относиться к этой девушке не с тем озверением, с каким мог относиться, зная, что никуда ей не деться, и что в комнате рядом нетерпеливо дожидаются своей очереди еще шестеро истосковавшихся по женскому телу молодых мужчин.

— Офицер, что охранял тебя, рассказал, что вытворяли твой жених и будущий тесть?

— Страшно все это, Господи. Страшно-то как… — молитвенно закрыла глаза Ксения.

— Но ведь ты знала, каким нелюдским промыслом подрабатывают они себе на хлеб, — произнес он без всякого осуждения.

Какие-либо слова уже были неуместными. Исцеловав грудь, Курбатов ласкал теперь ноги девушки. И она тоже тянулась к нему, покорно и доверчиво тянулась… Это приятно удивляло князя, заставляя оттягивать момент, когда трогательная нежность ласки должна переплавиться в неистовость обладания.

— Что выдавали беглых — слышала. Но это никого не удивляло. У нас полдеревни стукачей. А вот про руки… Что отру-бывали руки и получали за это деньги… Об этом услышала от вашего офицера.

— Он не трогал тебя? — вырвалось у Курбатова.

— Нет, что вы? — испуганно отшатнулась Ксения. — Нет-нет. Меня это даже удивило. Очевидно, без вас не решался.

— Почему ты… с такой покорностью? Без крика, слез, причитаний?

Они оба понимали, что возможности вот так, откровенно, поговорить у них больше не будет. И старались всячески поддерживать этот диалог, подбрасывая и подбрасывая в него слова, словно сухие ветки в угасающий костер.

— Так ведь поняла, что судьба моя такая.

— Судьба… Кто способен предопределить ее?

— Людоловы. Кругом зверье и людоловы, — задумчиво твердила Ксения, погруженная в свои мысли и тревоги. — Смерти боюсь, смерти. Вы ведь их всех троих. Я же вроде как свидетельница.

Курбатов мрачно кивнул. Ему было неприятно, что девушка заговорила о себе, как о свидетельнице. Но страшная правда положения, в котором она оказалась, как раз и заключалась в том, что оставлять ее в живых — для диверсантов равносильно самоубийству. И все, кто находился сейчас в доме, прекрасно понимали это.

— Тебя здесь не было, ты ничего не видела. Не была и не видела. В этом твое спасение. И теперь, и потом, когда к тебе начнет подбираться НКВД.

— Я ничего не скажу им, ничего. Только бы ты спас меня, только бы спас. Я и забеременею от тебя, — тихо прошептала Ксения ему на ухо, ощутив, как вожделенный огонь страсти охватывает все ее женское естество. — И рожу от тебя. Сына. От тебя. Кто будет со мной потом, уже не важно, — ведь так, ведь правда? — выспрашивала она, то впадая в безумие экстаза, то возвращаясь к осознанию, что отдается тому, кто ей действительно понравился. — Ты мой, князь, ты мой… князь.

Сплыло еще не менее получаса, прежде чем, опьянев от ласки, Курбатов вошел в комнату, в которой его ждали «маньчжурские легионеры». Ксению он оставлял с чувством вины перед ней и твердым намерением вернуться. Во что бы то ни стало вернуться. Пусть даже через несколько лет.

— Кто на посту? — спросил князь, заграждая собой дверь, ведущую в комнату любви.

— Радчук, господин подполковник, — ответил фон Тирбах. Все, кроме Власевича, продолжали сидеть за столом, делая вид, что то, что происходит за дверью, их совершенно не интересует.

— Позволите? — вплотную приблизился к Курбатову Кульчицкий.

Князь молча смерил его взглядом. Это выглядело настолько комично, что Власевич не выдержал и громко рассмеялся. Командир группы словно бы приценивался: достоин ли подъесаул быть принятым местной салонной львицей.

Кульчицкий побледнел, однако у него хватило выдержки не оглянуться и вообще внешне никак не отреагировать на бестактность подпоручика.

— Я не понял, господин подполковник. Девица стала запретным плодом? Теперь она только для белых? Я ведь ее не трогал. Под слово офицера.

Курбатов пребывал в нерешительности. Просто взять и не пропустить Кульчицкого к Ксении было бы вызывающе несправедливо. Каких-либо убедительных аргументов, исходя из которых можно не позволить всем остальным офицерам прикасаться к девушке, он тоже не находил. Заяви князь, что Ксения понравилась ему, — это вызвало бы приступ гомерического смеха и холодного мужского презрения.

— Только ведите себя с ней по-человечески, подъесаул, — единственное, на что осмелился Курбатов.

— Это ж как понимать, подполковник? Объяснили бы, что значит вести себя с женщиной по-человечески. А то, клянусь рыцарской честью рода Кульчицких… — гневно запнулся есаул на полуслове.

Курбатов так и не освободил ему путь. А когда поляк протискивался мимо него, еле удержался, чтобы не остановить. Решительно, пусть даже грубо.

— Ревность, пся крев, ревность, господин подполковник, — уловил его настроение Кульчицкий. — Понимаю, сам бывал подвержен этому унизительному чувству. Этому омерзи-тель-ному чувству, князь…

Титул Курбатова он всегда произносил с завистью. Как и титул фон Тирбаха. Не мог простить своим предкам, что за всю многовековую дворянскую родословную так и не сумели добыть хотя бы титул барона.