– Я бы сказал, не хорошо, а отлично! Только на прошлой неделе я получил письмо от старины Перегрина Уолси. Его тетя в таком восторге от «своей девочки», как она вас называет, – тут доктор Руфус впал в задумчивость, затем, быстро опомнившись, продолжил, – что он всерьез опасается за свое наследство. Перегрин сожалеет, что свел вас с леди Гвендолен.
Доктор расхохотался, Долли лишь задумчиво улыбнулась, однако весь день и всю следующую неделю продолжала размышлять о его словах.
В разговоре с доктором Руфусом Долли была откровенна. Если в самом начале их отношения с хозяйкой не складывались, то спустя некоторое время леди Гвендолен, известная (в том числе со своих собственных слов) презрением ко всему роду человеческому, уже души не чаяла в компаньонке. Что, согласитесь, справедливо. Слишком высокую цену заплатила Долли за покровительство старой дамы.
Телефонный звонок раздался в ноябре. Трубку взяла кухарка, она же позвала Долли к телефону. Вспоминать об этом было нестерпимо, но тогда, гордая тем, что ее приглашают к телефону в большом доме, она опрометью кинулась вниз по лестнице и деловым тоном ответила:
– Слушаю. Говорит Дороти Смитэм.
Голос принадлежал миссис Поттер, приятельнице ее матери, жившей в соседнем доме, которая прокричала в трубку:
– Все погибли! Зажигательная бомба, не успели убежать в убежище.
Земля разверзлась под ногами у Долли, внутри у нее все оборвалось. Сжимая трубку в руке, она стояла в громадном вестибюле, ощущая себя маленькой, никому не нужной, готовой рухнуть под следующим порывом ветра. Все, из чего состояла ее предыдущая жизнь, рассыпалось, словно карточный домик. Вошла кухарка и пожелала ей доброго утра, и Долли захотелось крикнуть: какое доброе, ведь все кончено! Но она лишь молча улыбнулась в ответ и поспешила к леди Гвендолен, которая потеряла очки и яростно трезвонила в колокольчик.
Поначалу Долли никому не призналась, даже Джимми, который не понимал, что с ней творится. Когда наконец Долли все ему рассказала, ее голос не дрожал – что поделаешь, война, – и Джимми восхитился ее стойкостью, но спокойствие Долли объяснялось другим. Ее переживания были так глубоки, а воспоминания об уходе из дома так свежи, что Долли боялась ворошить недавнее прошлое. Она не виделась с родителями с тех пор, как уехала в Лондон: отец объявил, что знать ее не желает, пока Долли не «возьмется за ум», мать писала не слишком нежные письма. В последнем письме она намекала, что хочет своими глазами увидеть «тот великолепный дом и ту знатную даму, о которой ты так часто упоминаешь». Теперь об этом следовало забыть. Ее матери никогда не переступить порог дома номер семь на Кемпден-гроув, не быть принятой леди Гвендолен, не насладиться невероятным успехом, которого добилась дочь.
При мыслях о малыше Катберте Долли и вовсе делалось нехорошо. Она без конца вспоминала его последнее письмо, каждую строчку: рассказ о бомбоубежище Андерсона
[11]
на заднем дворе, рисунки «Спитфайров» и «Харрикейнов»
[12]
, которыми Катберт собирался украсить стены убежища, а также подробное описание того, что он намерен сделать с немецкими пилотами, которых возьмет в плен. Такой наивный, нескладный и неуклюжий, такой беззаботный и радостный малыш. И вот его не стало. Горе было так велико, осознание, что теперь она круглая сирота, так пугающе, что Долли с удвоенным рвением погрузилась в работу – лишь бы забыть про мрачные мысли.
Пока однажды старая дама не упомянула о дивном голосе, которым славилась в юности, и внезапно Долли вспомнила мать и синюю коробку в гараже, набитую мечтами и воспоминаниями, которым не дано было осуществиться. Против воли слезы брызнули у Долли из глаз.
– Что такое? – Старая дама от удивления разинула рот, словно Долли сорвала с себя одежду и принялась плясать по комнате нагишом.
Застигнутой врасплох Долли пришлось поведать леди Гвендолен обо всем без утайки. Об отце и матери, о малыше Катберте: какими они были, как порой выводили ее из себя, как мать расчесывала ей волосы, а Долли артачилась, а еще о поездках к морю, о крикете и ослике. Наконец, Долли призналась, что ушла из дома со скандалом и даже не обернулась, когда мать крикнула ей вслед – Дженис Смитэм, которая ни за что на свете не повысила бы голоса в присутствии соседей! – и побежала за ней, размахивая книгой, своим прощальным подарком.
– Хм, – буркнула леди Гвендолен. – Не ты первая, не ты последняя теряешь близких.
– Я понимаю. – Долли затаила дыхание. В комнате еще висело эхо ее жалоб, и Долли гадала, не выставят ли ее теперь на улицу. Леди Гвендолен не жаловала бурных проявлений чувств у других.
– Когда Цыпочка ушла от меня, я думала, что умру.
Долли кивнула, все еще ожидая, что топор упадет.
– Впрочем, ты еще молода, ты справишься. Бери пример с соседки напротив.
И впрямь, жизнь в конце концов улыбнулась Вивьен, но разве можно их сравнивать?
– Вивьен приютил богатый дядя. Она была богатой наследницей и вышла замуж за знаменитого писателя. А я… а мне… – Долли закусила губу, боясь снова разреветься.
– Но и ты не одна на этом свете, верно, глупышка?
И впервые с тех пор, как Долли устроилась к ней на работу, леди Гвендолен протянула ей мешочек со сладостями. Долли потребовалось время, чтобы сообразить, чего от нее ждут. Она с опаской опустила руку в мешочек, вытянула зелено-красный леденец и сжала в ладони, где он сразу начал таять.
– У меня есть вы, – ответила Долли твердо.
Леди Гвендолен шмыгнула носом и отвернулась.
– Мы есть друг у друга, – промолвила она, и голос старой дамы дрогнул от забытых чувств.
У себя в спальне Долли сложила журнал в стопку. Позже она вырежет самые красивые картинки, чтобы вклеить в альбом, но сейчас у нее есть дела поважнее.
Встав на четвереньки, она выудила из-под кровати банан, который мистер Хоптон, зеленщик, продал ей из-под прилавка. Напевая себе под нос, Долли, крадучись, двинулась по коридору. Откровенно говоря, красться не было никакой нужды: Китти и остальные стучали на машинках в министерстве, воинственно настроенная кухарка застряла в очереди у мясника, сжимая в кулаке продуктовые карточки, леди Гвендолен мирно храпела в кровати, но красться куда приятнее, чем просто идти. Особенно если впереди целый час свободы.
Взлетев по ступенькам, Долли вставила ключ в замок и проскользнула в гардеробную леди Гвендолен. Не в тесную каморку, где каждое утро выбирала для хозяйки новую цветастую хламиду. Эта гардеробная хранила бесчисленные платья, туфли, шляпы, словно сошедшие со страниц светской хроники. Шелка и меха висели в громадных открытых шкафах, шитые по мерке атласные туфельки стояли в ряд на длиннющих полках. Круглые шляпные коробки с названиями модных домов – Скьяпарелли, Коко Шанель, Роз Валуа – высились до самого потолка, добраться до верхушки можно было лишь по стоявшей тут же изящной белой стремянке.