Странники войны - читать онлайн книгу. Автор: Богдан Сушинский cтр.№ 87

— ...Извините, фюрер, что позволил себе ворваться в поток ваших мыслей, — вдохновенно, ничуть в душе не извиняясь, завершал тем временем свой верноподданнический пассаж штандартенфюрер Сивере. — Но все мы убеждены, — обвел рукой собравшихся, — что Новое Евангелие уже создано. Другое дело, что теперь нужны мудрые, преданные нашему учению апостолы. Божественных поучений всегда с лихвой хватает на всех апостолов мира. Беда в том, что самих апостолов и пророков постоянно не хватает. К тому же они, как правило, слишком немощны по сравнению с Учителем.

Они выехали из леса, и Андрей сразу же в нерешительности остановил машину, не зная, куда дальше вести ее. Проселок сворачивал в болотистую долину и змеей подползал к шоссейке, по ту сторону которой тоже виднелись болотистые кочки.

После ночевки в сыром туманном лесу лейтенант уже почти час вел машину по ухабам разбитой лесной дороги, петлявшей рядом с этим шоссе, не рискуя, однако, выехать на него. Но теперь он не видел иного выхода, кроме как положиться на волю судьбы и проскочить всю эту болотистую равнину по булыжнику.

— Что наблюдаешь, ефрейтор? — высунулся он из кабины, медленно подъезжая к изгибу дороги.

— А что в этом тумане увидишь? — стоя осматривался Кирилл. — Прямо по ходу — вроде бы силуэты домов. Так ведь напрямик не пробьемся. Подъехать можно только по шоссе. Бросаем, к черту, этот катафалк, уходим лесами. Так надежнее.

— Лесами всегда надежнее, — согласился Беркут, однако на повороте все же свернул к шоссе и через несколько минут, едва не забуксовав при выезде, выбрался на пустынное брусчатое полотно. Большей частью своей эта дорога проходила через леса, и ночью немцы, очевидно, не решались двигаться по ней, опасаясь партизанских засад. Но посты у населенных пунктов наверняка были.

Дремавшая до этого в углу кабины Анна проснулась от резкого качка. Удивленно взглянув сначала на Беркута, потом на скользкую от тумана дорогу, она вцепилась в рукав лейтенанта:

— Где это мы, пан лейтенант-поручик?

— Это я хотел у тебя спросить. Да только ты весь молебен проспала. Жалко было будить.

— Знаешь, с тобой мне почему-то совершенно не страшно, пан лейтенант-поручик, — сонно пробормотала она по-русски, с милым польским акцентом. — В своем доме я очень редко засыпала спокойно, а тут... Наверное, потому, что ты храбрый, пан лейтенант-поручик, — слегка коснулась пальцами его волос на виске. — С тобой всем будет легко.

— Глупости. Со мной труднее, чем со многими другими офицерами, — остудил ее Андрей, не отрывая взгляда от дороги. Но ощущать ее прикосновение было приятно. — Попробуй сориентироваться, где мы находимся. И не мешай.

— Не знаю, — ответила она по-польски. — Где-то посреди «Великой Польши от моря до моря».

— Ефрейтор, что наблюдаешь? — снова высунулся он из кабины.

— Слева от дороги, возле леса вырисовывается что-то вроде хуторка.

— Божественно.

— Только боюсь, что все кровати и сеновалы заняты немчурой.

— Мы люди необидчивые.

— Стоп, впереди колонна!

— Вот это хуже.

— Что же будет, если они нас остановят? — заволновалась девушка, хватаясь за ручку дверцы.

Громов промолчал, до предела выжал педаль газа и еще пристальнее всмотрелся в рассеивающийся предутренний туман, разрываемый на повороте дороги десятками фар. Поста не видно. Останавливать машину старший колонны не станет. С какой стати? Однако лучше было бы свернуть к хутору чуть раньше, чем приблизятся немцы. Вдруг офицеры уже знают, что партизаны перебили фуражиров и угнали машину.

Свернуть-то он сумел, но при этом едва не зацепил бортом передок ведущей машины. И слышал, как, открыв дверцу, старший колонны что-то заорал ему вслед. Однако Беркут уже облегченно почувствовал под колесами укатанную колею хуторской дороги и, тоже приоткрыв дверцу своей кабины, поправил лежащий на коленях автомат.

Первые три постройки оказались пустующими, полуразрушенными домами. Потом возникли два амбара и какая-то полуземлянка, которую венчала разбитая голубятня. И лишь за густой рощицей открылся большой бревенчатый забор, охватывавший дом и надворные постройки и делавший всю усадьбу похожей на древнеславянскую крепость.

— Анна, попробуй договориться с хозяином. Ты, ефрейтор, спрячься пока, до поры до времени в кузове. Я сейчас.

Пока девушка вызывала хозяина, Беркут оббежал усадьбу и наткнулся на едва заметную калитку, даже не калитку, а низенький, проделанный в заборе лаз, выводящий к поросшему кустарником оврагу, за которым начинался лес. Прильнув к щели в заборе, он видел, как открылось окно и через него один за другим выскочили трое мужчин в гражданском, но с винтовками в руках, и бросились к лазу.

Лейтенант едва успел заскочить за угол забора и затаиться там в кустах, чтобы не напороться на них. Однако уже оттуда он хорошо видел, как убегавшие скрылись в глубоком извилистом овраге. Выждав несколько минут, Андрей подкрался к нему и, убедившись, что засады там нет — партизаны то ли скрылись в зарослях, то ли нырнули в подземелье, — проник во двор и осторожно приблизился к дому.

— Негде у меня остановиться! — услышал он грубый голос хозяина, стоявшего у все еще закрытых ворот. — Передай, что здесь уже отдыхают немецкие офицеры. Большие чины.

Что ответила хозяину полька, Андрей не слышал. Осторожно пройдя под стеной, он толкнул незапертую дверь. Весь большой, на четыре комнаты, дом был пуст. Но одна из комнат, в которую он прошел через кухню, еще хранила в себе запах табака, портянок и давно нестиранного белья.

Штурмбаннфюрера СС Вольфрама Сиверса Гитлер выслушал, пребывая в полной растерянности. Он не только не понимал, о чем говорит директор института, но и почему он вообще что-либо осмеливается говорить. Только что он, фюрер, подобно Верховному жрецу храма СС подвел своих слушателей к важнейшей заветной мысли — он должен явить миру Новое Евангелие! Идея эта неоспорима уже в самой сути своей, а потому не подлежала никаким, даже его собственным сомнениям. Так кто тут осмелился усомниться в ее «небесной» целесообразности, да к тому же столь примитивным, наглым образом?!

Когда директор «Аненэрбе» наконец умолк — фюрер, обладавший способностью и потребностью говорить часами, мучительно переживал любое, пусть самое ненавязчивое словесное невоздержание, исходившее от кого бы то ни было, — он судорожно ухватился руками за кожаную спинку «трона» и, почти налегая на нее грудью, какое-то время опустошенно всматривался в пространство перед собой.

«Новое Евангелие» — последнее, что он мог вспомнить из своей пространной речи. Все остальные идеи и мысли развеялись вместе с дымом словес. Такое с Гитлером случалось уже не раз. Поток слов зарождался как бы сам по себе, подчиняясь какому-то внутреннему космическому наитию. Словно бы не сам он — кто-то Высший вещал его устами высшие истины, которым, как и истинам библейским, следовало верить, не подвергая их сомнению. Как никто не подвергает сомнениям весьма сомнительные изыскания в области «локализации духа» [51] святотатствующих чернокнижников из «Аненэрбе».