У подружки ее, Катьки Вороновой, совсем не так. У них отец толстый, смешливый, разговаривает с девчонками обо всем подряд, шутит. Как она придет, чаем поит, заваривает его как-то сложно, по часам. Сам готовить любит, и не только мясное, а даже кексы печет. О чем угодно его спросить можно, тут же ответ даст, не отмахнется, что некогда ему или что не их, девчоночьего, ума это дело. Интересно с ним, потому что не нудит, не учит, не ругает, разговаривает как со взрослыми.
У них в семье не так. Отец вообще ни во что не вмешивается, своими делами занят. Мама же вечно квохчет над ней, как курица. Туда нельзя, сюда не пойдешь, там может быть опасно и так далее. Как будто Маша не в выпускном классе учится, а в третьем.
– Что у тебя? – спросил отец хмуро.
Маша очнулась от своих мыслей. Вот уж нашла время раздумывать да про Катьку вспоминать! Еще, пожалуй, начнет думать о том, как они поссорились…
– Когда мне можно будет в школу? – спросила Маша.
– Посиди пока дома, – сказал отец, – окрепни. Ни к чему спешить. У тебя же справка.
– Не хочу я дома сидеть, у меня уроки! Я отстану от программы! – Маша повысила голос. – Я хорошо себя чувствую! И нет никакой справки. Доктор в больнице сказал, чтобы я дня два-три в школу не ходила, а уже пять прошло!
– Надо будет – еще справку достанем! – буркнул отец.
– Зачем? – оторопела Маша. – Что, я так и буду теперь дома сидеть? Я завтра в школу пойду! Скоро конец полугодия, контрольные начнутся! Я к ним не готова!
Отец посмотрел на нее тяжелым взглядом.
Глядя, как перекатываются желваки у него на щеках, Маша почувствовала себя плохо. Ей и так было плохо – причем уже давно, не только с прошлой среды, когда она вошла в ту злополучную квартиру номер шестнадцать и увидела в комнате Алину Михайловну, валявшуюся на полу. Это лицо, багрово-синее, с налитыми кровью глазами и вывалившимся языком, долго стояло у Маши перед глазами.
Нет, невозможно сидеть в четырех стенах и думать об этом, она просто сойдет с ума! Если отец не разрешит пойти завтра в школу, она все равно сбежит.
Он почувствовал ее решимость и спросил отрывисто:
– Тебя на допрос вызывали?
– Еще нет…
– Вот что… – заговорил он, – к следователю пойдем вместе, ты несовершеннолетняя, должна прийти в сопровождении одного из родителей. Там лишнего не болтай, отвечай только на вопросы, спросят – как получилось, что ты ее нашла, скажи, что сама вызвалась, чтобы выслужиться перед завучем. Дескать, от нее зависят оценки в полугодии, вот ты и решила помочь…
– Алла Владимировна никогда так не делает, любимчикам оценки не завышает!
– Скажешь, как велено! – отрубил отец. – А про то, что ездила по тому адресу несколько раз, – молчи! Ни слова об этом, если не хочешь неприятностей!
– Но папа… разве… разве я делала что-то плохое? – спросила Маша упавшим голосом.
– Да нет, – с досадой ответил он и положил руки Маше на плечи, – но понимаешь… не нужно, чтобы об этом знали в полиции. Начнут задавать лишние вопросы… что да как…
Его руки все сильнее давили ей на плечи, казалось, что он всем весом виснет на хрупкой девочке. Внезапно ей стало нехорошо – затошнило, зашумело в висках.
– Хорошо, – она сказала это, только чтобы он убрал руки, – я все сделаю, как велишь.
– Умница, – отец наконец отошел от нее, – а теперь отдай мне тот конверт, что я дал тебе в среду. Куда ты его спрятала, я смотрел в сумке, его нет.
– Спрятала? – Маша удивленно смотрела на отца. – Я ничего не прятала.
– Куда же он делся? – Зубров снова подошел к Маше, пристально посмотрел на нее.
Совсем близко она увидела его глаза с маленькими колючими зрачками.
– Где конверт? – прошипел он. – Отдай его мне!
– Но, папа… – запинаясь, заговорила Маша, – у меня его нет. Я опустила его в почтовый ящик.
– Что-о? – он схватил ее за плечи. – Повтори!
– В тот самый день, когда все это случилось, перед тем, как зайти в шестнадцатую квартиру, я опустила конверт в ящик двадцать первой квартиры, как всегда.
Маша ужасно испугалась, увидев, как изменилось его лицо. Ей показалось, что это не лицо, а резиновая маска, какую в кино надевают на актера, чтобы сделать из него монстра. Она попятилась и хотела вырваться из его рук, ставших внезапно крепкими, как стальные тиски, но не получилось.
– Идиотка! – шипел он и тряс ее за плечи. – Что ты наделала? Зачем ты опустила конверт в ящик, если тебе не ответили из двадцать первой квартиры? Я же тебе говорил… – Он замолчал, как будто захлебнулся словами, захлебнулся злостью, но снова заговорил: – Зачем ты вообще вызвалась идти в шестнадцатую, за каким чертом тебя туда понесло? Как ты вообще вошла в подъезд?
– Отпусти меня! – У Маши на глаза навернулись слезы. – Там вышел парень с собакой и впустил меня.
– Все на парней пялишься, шалава!
Елена на кухне услышала шум, доносящийся из комнаты дочери, вот упал стул, что-то покатилось по полу. Елена бросилась туда, но на полпути круто остановилась, чтобы убрать сковородку с подгоравшими котлетами. В волнении она схватилась за ручку голой рукой, но не заметила боли, потому что услышала крики.
– Что у вас происходит? – она распахнула дверь.
И тотчас ее едва не сбил с ног рванувшийся из комнаты муж. Маша стояла у стола, глаза ее казались огромными на бледном лице. Муж с ходу проскочил в прихожую и собирал теперь там ключи, бумажник и остальные вещи.
– Андрей, куда ты? – Елена бросилась за ним. – Тебя нельзя за руль в таком состоянии! Что случилось?
– Отстань, – прохрипел он, надевая ботинки. – Отстань! Надоела уже до…
– Ты можешь мне объяснить, что случилось?! – закричала Елена, видя, что он уже надел пальто и даже схватил с тумбочки перчатки. – Я никуда тебя не пущу!
Она хотела встать у двери, но он отшвырнул ее как пушинку. Елена упала, задела вешалку, оттуда на нее посыпались какие-то береты и шапочки.
– Черт бы тебя побрал! – заорал муж, споткнувшись об ее сапоги. – Надоела вместе со своим вы… – Елена ахнула, а бранное слово долго еще звенело в тишине прихожей.
Она с трудом выкарабкалась из вороха одежды.
Хотя ноги ее не держали, нужно было обязательно запереть дверь, которую муж оставил открытой. А то еще соседи заметят неладное и вывалятся на лестничную площадку с бесчисленными вопросами. А Елене нечего им ответить, у нее и самой накопилось множество вопросов. Вопросов, на которые нет ответов.
Запирая дверь, она едва не вскрикнула от боли в обожженной руке. Ладонь была малинового цвета, и уже намечались волдыри. Это она о сковородку обожглась. Елена побрела в ванную, чтобы намочить руку холодной водой. Хотя уж поздно.