Почему мы ошибаемся? Ловушки мышления в действии - читать онлайн книгу. Автор: Джозеф Халлинан cтр.№ 35

«С самого начала практически ни один участник эксперимента не был настроен просто принять и понять эту историю», – отметил Бартлетт. Вместо этого читатели старались подогнать ее смысл под свое рациональное видение мира. Например, один из них после прочтения уверенно заявил: «Тут явно описывается мечта о сокрытии убийства». Возможно, в его словах есть доля истины, а может, и нет. Но одно Бартлетт понял точно: когда происходит «подгонка» истории, ее форма меняется до неузнаваемости. «Очень быстро, – пишет ученый, – легенда начисто лишалась своей неожиданности, прерывистости и очевидной непоследовательности и сводилась к ординарному, скучному пересказу событий». Иными словами, история упрощалась, сглаживалась, упорядочивалась.

Подобное можно наблюдать и в повседневной жизни. Скажем, вы идете по проходу местного гипермаркета, толкая перед собой тележку и попутно разглядывая ценники. Как думаете, какие из них вы запомните и почему? Оказывается, при попытке вспомнить цены мы демонстрируем все тот же эффект «сокращения», который наблюдался в ходе эксперимента Бартлетта, когда участники пытались вспомнить прочитанную легенду. В частности, исследователи обнаружили, что каждая дополнительная цифра в цене снижает шанс, что вы ее вспомните, на 20 процентов. Даже если цены состоят из одинакового количества цифр. Следовательно, такая цена, как, скажем, 77,51 доллара (в английском языке это число состоит из восьми слогов [33] ), запомнится хуже, чем 62,30 доллара (тут всего пять слогов). Более простые, округленные цены лучше запоминаются, как и упрощенные, «спрямленные» географические карты и выхолощенные легенды.

Главный вывод, к которому пришел Бартлетт в ходе экспериментов, – в запоминаемом часто отражается характер того, кто запоминает. Иными словами, разные люди, увидев одну и ту же сцену, могут запомнить ее по-разному – и вовсе не потому, что у них лучше или хуже память, а из-за особенностей их личности. Как сформулировал вывод сам Бартлетт, процесс рационализации воспоминаний в целом, «как правило, обладает характеристиками, присущими работе человека, который этот процесс осуществляет, и напрямую связан с его конкретным темпераментом и характером».

Оказывается, запомнить что-либо дословно чрезвычайно трудно, даже если, как это было еще в начальной школе, вы читали текст сотни раз и всегда думали, что знаете его наизусть. Возьмите, например, американский гимн. Он не слишком длинный. В нем всего восемьдесят одно слово; его исполнение занимает чуть больше минуты. Но все ли слова вы знаете? Если хотите немного развлечься, возьмите ручку и лист бумаги и запишите все, что вспомните из текста гимна, стараясь при этом не петь его про себя. Затем проверьте себя, сравнив написанное с оригинальным стихотворением Фрэнсиса Скотта Ки (перевод приводится в конце этой главы) [34] .

Профессор Университета Дьюка Дэвид Рубин попросил однажды проделать это группу студентов старших курсов; оказалось, что молодые люди помнят в среднем всего тридцать два слова гимна родной страны.

Что же происходит с нашей памятью, когда слова кладутся на музыку? Рубин обнаружил, что, если он сначала проигрывал музыку гимна и только потом просил людей записать его слова, респонденты вспоминали уже в среднем не тридцать два, а целых пятьдесят два слова – не идеальный результат, но уже намного лучше.

В итоге Рубин и его коллега Ванда Уоллес пришли к выводу, что музыка, а конкретно мелодия, служит фактором, весьма мощно борющимся с забыванием. Помимо полезной ритмической информации мелодия подсказывает певцу длину строк и интонационные модели слов, что помогает ему вспомнить текст.

После проигрывания музыки «Звездного знамени» люди вспоминали в среднем не тридцать два, а целых пятьдесят два из восьмидесяти одного слова американского государственного гимна.

Пересказ истории в собственном стиле изложения влияет на память практически так же, как музыкальное сопровождение, то есть устанавливает определенные ограничения на наши воспоминания, которые, в свою очередь, управляют тем, как мы реконструируем события. Например, рассказывая историю в юмористическом ключе, мы, скорее всего, опустим кое-какие детали или добавим что-нибудь от себя. При этом история станет не просто версией оригинального события, а самим событием; именно так мы его запомнили.

Когда вас спрашивают, как прошел день, что вы отвечаете? Конечно же, вы не станете перечислять человеку все, что с вами было, – Боже упаси, это ведь так скучно! Как же решить, что оставить, а что выбросить из своего рассказа? Короче говоря, как организовать бесконечное число фактов, имеющихся в нашем распоряжении?

Когда мы рассказываем историю в юмористическом ключе, она становится не просто версией оригинального события, а самим событием.

На этот вопрос ответила профессор Барбара Тверски, та самая, которая исследовала причины искаженного запоминания географического месторасположения. Исходя из ее данных, мы склонны организовывать повествование событий своей жизни приблизительно так же, как организуем звезды в небе, то есть иерархически, формируя из множества фактов, с которыми сталкиваемся, некие этапы или периоды.

«События происходят не на словах, – говорит профессор Тверски, – а одновременно во всех органах чувств человека. Например, став свидетелем автокатастрофы, вы сможете рассказать о ней только после события, при этом неизбежно уделите повышенное внимание одним моментам и полностью проигнорируете другие». Как следствие, утверждает исследователь, человек вынужден постоянно возвращаться в своих воспоминаниях назад и тем или иным образом упорядочивать историю, которую собирается рассказывать.

Пару лет назад Тверски вместе с коллегой Элизабет Марш из Университета Дьюка попросила студентов в течение нескольких недель ежедневно вести записи того, что они рассказывают окружающим. В частности, молодые люди должны были фиксировать основное содержание своих историй, слушателей (родители, сокурсники, другие люди) и цель рассказа (информировать, развлечь и прочее). Испытуемых также попросили отмечать, искажали ли они тем или иным образом свои истории, скажем, чтобы приукрасить или сгладить некоторые детали.

После подсчета результатов Тверски и Марш обнаружили, что большинство историй (58 процентов) были рассказаны с целью о чем-либо проинформировать слушателей. Обычно они посвящались общественным мероприятиям и пересказывались в среднем 2,7 раза. И того и другого ученые вполне могли ожидать. Неожиданной оказалась степень искажения. Студенты и сами признавались, что несколько приукрашивали истину, но на деле практиковали это гораздо чаще и масштабнее, чем думали. Тверски и Марш установили, что молодые люди добавляли, опускали, преувеличивали или преуменьшали разные факты в 61 проценте рассказанных историй. А между тем, когда их прямо спросили, как часто они это делали, участники эксперимента признавались в этом «грехе» только в 42 процентах случаев. Эта весьма существенная разница четко демонстрирует, что некоторые искажения настолько привычны для нас, что мы даже не задумываемся над тем, что, по сути, лжем.