Секс на заре цивилизации. Эволюция человеческой сексуальности с доисторических времен до наших дней - читать онлайн книгу. Автор: Кристофер Райан, Касильда Жета cтр.№ 61

Оставим на время скандальное замечание в духе Фрейда о том, что даже сама мать-природа одержима мыслями о пенисе. Однако наши тела, несомненно, содержат уйму информации о сексуальном поведении нашего вида в течение тысячелетий. Ключи к разгадке закодированы и в останках скелетов миллионолетней давности, и в наших собственных живых телах. Незачем закрывать глаза и фантазировать, нужно открыть их и научиться читать иероглифы наших сексуальных тел.

Начнём с полового диморфизма размеров тел. Этот сухой технический термин просто означает среднюю разницу в размерах между самцами и самками того или иного вида. Например, среди человекообразных обезьян самцы горилл и орангутангов в среднем почти в два раза крупнее самок, а самцы шимпанзе, бонобо и людей больше самок всего на 10–20 %. У гиббонов самцы и самки одного размера.

Среди млекопитающих вообще и среди приматов в особенности половой диморфизм размеров коррелирует с интенсивностью соперничества самцов за объект совокупления301. В системе, где «победитель получает всё», самцы соревнуются за нечастые совокупления, и самый крупный, сильный самец имеет больше шансов победить… и получить всё. Например, самый большой, злобный самец гориллы передаст гены размеров и агрессивности следующим поколениям, таким образом воспроизводя ещё более крупных и крутых самцов, и так до тех пор, пока дальнейший рост не будет ограничен какими-то сдерживающими факторами.

С другой стороны, у видов, где нет или почти нет борьбы за самку, крайне мало биологических стимулов для эволюции самцов с крупными, мощными телами. Поэтому обычно мы и не наблюдаем подобного явления. Вот почему сексуально моногамные гиббоны практически идентичны в размерах.

Глядя на наш скромный телесный диморфизм, можно с большой вероятностью заключить, что в последние несколько миллионов лет нашим самцам нечасто приходилось бороться за самку. Как уже упоминалось, размер самца в среднем на 10–20 % больше, чем самки, и это соотношение поддерживается постоянным на протяжении как минимум нескольких миллионов лет302.

Оуэн Лавджой давно пытается утверждать, что это соотношение явно свидетельствует в пользу древнего происхождения моногамии. В статье, опубликованной в журнале Science в 1981 г., он утверждает, что ускоренное развитие мозга у наших предков и использование ими орудий труда привели к «уже установившейся системе характера гоминидов», свойствами которой являлись «обострённые родительские чувства и социальные взаимоотношения, моногамные парные связи, специализированное сексуально-репродуктивное поведение и двуногое прямохождение». Таким образом, Лавджой утверждает, что «нуклеарная семья и человеческое сексуальное поведение, возможно, имеют первопричины, уходящие корнями глубоко в плейстоцен». Фактически, гордо заключает он, «уникальное сексуальное и репродуктивное поведение человека может быть необходимым условием его происхождения как вида». Спустя 30 лет Лавджой всё ещё придерживается этого взгляда в переизданиях своей книги. Снова на страницах Science он заявляет, что фрагменты скелета и зубов Ardipithecus ramidus (ископаемые остатки гоминида, обнаруженные в начале 1990-х, возраст 4,4 миллиона лет) подтверждают его мнение, что парный брак был определяющей человеческой чертой – даже до появления нашей уникально крупной новой коры головного мозга303.

Как и многие теоретики, Мэтт Ридли согласен с древним происхождением моногамии. Он пишет: «Долговременные парные оковы привязывали обезьян-мужчин к определённым женщинам на большую часть их репродуктивной жизни».

Четыре миллиона лет моногамии! Это немало. Странно, что за столько времени мы не смогли как следует ужиться с этими «оковами».

Не имея на тот момент ископаемых данных о диморфизме размеров тел, Дарвин полагал, что, возможно, первые люди жили в полигамной системе гаремного типа. Но мы знаем, что если бы это было так, то в среднем современный мужчина был бы раза в два крупнее женщины. И, как мы рассмотрим в следующей главе, другим следствием такого гориллоподобного прошлого для людей было бы, к сожалению, радикальное уменьшение размеров гениталий.

Некоторые тем не менее настаивают, что человек по природе своей полигамный устроитель гаремов, несмотря на то, что практически не существует доказательств этому предположению. Например, Алан С. Миллер и Сатоши Канасава заявляют: «Нам известно, что люди были полигамными в продолжение большей части своей истории, поскольку мужчины выше женщин». Затем авторы заключают, что «поскольку самцы у людей на 10 % крупнее и на 20 % тяжелее самок, то в течение истории люди были умеренно полигамны»304.

Этот анализ не принимает во внимание, что для того, чтобы некоторые самцы могли сконцентрировать достаточно власти и богатства для содержания многочисленных жён и детей, нужны были определённые социальные условия, которых не существовало до перехода к земледелию. То, что самцы немного крупнее самок, свидетельствует о крайне низкой соревновательности самцов, но совершенно необязательно о том, что они были «умеренно полигамны». Ведь наши неразборчивые в связях «кузены», шимпанзе и бонобо имеют то же самое соотношение размеров тел между самцами и самками, при этом не стесняются иметь сколько угодно связей со всеми возможными партнёрами. Не скажешь, что их 10–20 %-ный диморфизм есть признак «умеренной полигамности». Если одно и то же физическое свидетельство означает сексуальную неразборчивость у бонобо и шимпанзе, но слабо выраженную полигамность или моногамность у людей, то общепринятая модель действительно имеет серьёзные изъяны.

Доисторические гаремы были маловероятны для нашего вида по многим причинам. Несмотря на знаменитую сексуальную ненасытность Исмаила Кровожадного (марокканский султан XVIII века, якобы отец 888 детей. – Прим. пер), Чингиз-хана, мормона Бригама Янга и Уилта Чемберлена (американец, чемпион по баскетболу, заявлявший о сексуальных контактах с 20 тысячами женщин. – Прим. пер.), устройство наших тел голосует против.

ГАРЕМЫ – ЭТО ЧЕРТА МИЛИТАРИСТСКИХ И ЖЕСТКО ИЕРАРХИЧНЫХ СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННЫХ И ЖИВОТНОВОДЧЕСКИХ КУЛЬТУР, ОРИЕНТИРОВАННЫХ НА БЫСТРЫЙ РОСТ НАСЕЛЕНИЯ, ТЕРРИТОРИАЛЬНУЮ ЭКСПАНСИЮ И КОНЦЕНТРАЦИЮ БОГАТСТВА.

Гаремы – результат обычной жажды сексуальной новизны, свойственной самцам, и концентрации власти в руках немногих мужчин в совокупности с низким уровнем свободы у женщин. Последние черты свойственны постагрикультурным сообществам. Гаремы – это черта милитаристских и жёстко иерархичных сельскохозяйственных и животноводческих культур, ориентированных на быстрый рост населения, территориальную экспансию и концентрацию богатства. Ни в одном из сообществ собирателей с немедленным потреблением не замечено принудительных гаремов.