Байки "Скорой помощи" - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Шляхов cтр.№ 46

– Забыл передать актив в поликлинику, – улыбнулся Эдик, – и бедная старушка напрасно прождала участкового врача…

– Ничего, – «утешил» Данилов, – посидишь год без премии – будешь умнее и внимательнее.

– Что я узнала! – вклинилась между ними Вера. – Говорят, Надьку уже два раза на допрос вызывали.

– Что так? – Данилов остановился напротив двери, ведущей в раздевалку, и внимательно посмотрел на Веру.

– Говорят, Метастаз дал против нее показания. С того Надька и ходит злая, как черт, и то и дело на людей срывается.

– Что-то не заметил, – Данилов пожал плечами.

– Так вы-то с ней почти не общаетесь.

– Источник надежный? – спросил Стар чинский.

– Надежней не бывает.

– Нам прощаться пора… – Старчинский достал из кармана пищащий наладонник.

– Шестьдесят два – двенадцать – вызов! – разнеслось по подстанции. – Двенадцатая бригада – вызов!

Старчинский пожал на прощанье Данилову руку, а Веру чмокнул в щеку.

– Какие, однако, между вами вольности! – заметил Данилов.

– Это разве вольности! – Вера пренебрежительно махнула рукой. – От вольностей дети бывают.

– Большое начинается с малого, – обронил Данилов скрываясь в раздевалке.

Шкафчиков на подстанции всегда было вполовину меньше, чем сотрудников. Данилов делил свой шкафчик с Саркисяном. Тот был удобным, аккуратным соседом, не набивавшим шкафчик всяким мусором. Не то что Бондарь, за которым его сосед Артем Жгутиков вечно выбрасывал какие-то заплесневевшие или протухшие объедки. Простой и хваткий доктор Бондарь мог стянуть или выпросить на вызове куриную ногу, съесть ее наполовину, а остаток забыть в кармане формы.

Данилов переоделся, накинул на плечо ремень своей сумки и собрался уходить.

– До свидания, Владимир Александрович, – в раздевалку заглянула Елена Сергеевна, сделавшая утренний обход территории железным, неукоснительно соблюдаемым правилом.

– До свидания, Елена Сергеевна, – вежливо отозвался Данилов…

Стоя на троллейбусной обстановке, он прокрутил в уме вчерашнюю ситуацию с избитой женщиной, скрывавшейся от розыска, и подумал о том, как бы поступила заведующая, окажись она на его месте. Сдала бы бедняжку, как говорится, «с потрохами» или же повела бы себя подобно Данилову? Почему-то он больше склонялся ко второму варианту, хотя…

– Tempora mutantur et nos mutamur in illis, – незаметно для себя Данилов произнес всплывший из глубин памяти латинский афоризм вслух.

– Что вы сказали? – обернулась к нему пожилая женщина в вязаном зеленом берете, стоявшая на той же остановке.

– Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними, – перевел Данилов.

– Это точно, – согласилась женщина, – только транспорт как ходил через пень-колоду, так и ходит…

В троллейбусе было пусто – утренний поток народа двигался в других направлениях – до станций метро «Кузьминки» или «Выхино». Ехать до «Рязанского проспекта» хотелось немногим.

Данилов смотрел в окно, и каждый из проплывающих мимо домов был для него не просто домом, а «домом с историей». Вот в этой школе у директрисы часто подскакивает до заоблачных высот давление. В этом доме живет скандальный ветеран Тимошин, способный кого угодно довести до белого каления своими придирками. Данилова с Верой он недавно обвинил в том, что они вместо спирта протерли перед инъекцией его зад ацетоном. В этой башне живет журналист, которому раз в четыре дня проводят гемодиализ. В следующем за башней здании, за свою протяженность, прозванному Великой китайской стеной, выездной врач Данилов принял первые в своей жизни роды. Девчонке этой осенью должно исполниться восемь лет, школьница уже. Неужели – целых восемь лет? А казалось – это было только вчера…

От шестнадцатиэтажки у метро «Рязанский проспект», где он получил по голове обрезком трубы, Данилов отвернулся заранее. Куда приятнее было созерцать супермаркет, откуда он госпитализировал в реанимацию сто шестьдесят восьмой больницы охранника, подкошенного осложненным инфарктом. Охранник дважды пытался помереть, но Данилов так и не дал ему этого сделать…

Угол Лоховецкой и Рязанского проспекта. Данилов улыбнулся, вспомнив мужика, отравившегося бутылкой паленой водки. Он потом написал на Данилова жалобу, читая которую ржала вся подстанция. Суть жалобы заключалась в том, что доктор (по халатности, а как же иначе!) использовал для промывания желудка не кипяченую, а обычную водопроводную воду. Так оно и было – не в каждом ведь доме найдется запас литров в двадцать – двадцать пять заблаговременно прокипяченной и остуженной воды. Заведующий подстанцией оставил жалобу без последствий.

А в подъезде «сталинского» дома напротив Данилова пытались ограбить наркоманы. Двое доходяг, еле стоящих на ногах, угрожали ему ножом и вообще чувствовали себя крутыми перцами. Данилов отговорился тем, что все наркотики уже успел израсходовать на вызовах и благополучно ушел. Впрочем, ему ничего не стоило выбить нож из дрожащей руки и размазать обоих горе – грабителей по грязной стене подъезда, но Данилов не любил насилия и по мере возможности старался не прибегать к нему.

Троллейбус поднялся на мост, и взору Данилова открылась малая родина – московский район с загадочным названием Карачарово. То ли кого-то когда-то здесь карали за некие злокозненные чары, то ли карали при помощи этих самых чар. Остряк Полянский на полном серьезе утверждал, что жители Карачарова издревле отличались чрезмерным пристрастием к зеленому змию, вследствие чего обычно передвигались на карачках, так как ноги отказывали им служить. Отсюда и пошло название «Карачарово».

Данилов, как и подобает коренному москвичу и истинному патриоту родных мест, придерживался более красивой версии, а Полянскому, как только тот вспоминал про «карачки», по-дружески советовал заткнуться.

Родное Карачарово нравилось Данилову больше всех прочих мест в Москве. Небольшой уютный район, до сих пор сохранивший остатки первозданной патриархальности. На узеньких зеленых улочках, где еще сохранились двухэтажные дома, возведенные после войны пленными немецкими солдатами, царили покой и умиротворение. Данилову с детства казалось, что, отгородившись от мира железнодорожным полотном с одной стороны и эстакадой – с другой, Карачарово живет в своем особом неспешном ритме, убыстряя его в самых, что ни на есть, исключительных случаях.

– Представляете? Берет и сует мне в нагрудный карман полтинник!

– Рублями?

– Естественно! Как сторожу на стоянке. И говорит так, знаете ли, вальяжно: «Держи, братан, на сигареты!»

– А ты чего?

– Достаю его полтинник, добавляю к нему свою десятку и сую ему за резинку от треников, да еще от души щелкаю ею по пузу и говорю: «А это тебе, братан, на надгробие! Если из дерьма делать, то как раз денег хватит!»