– Тогда ешьте. Чанахи еще не скоро будет…
– Ты знаешь, что такое «чанахи»? – спросил Данилов, когда официантка ушла.
– Мясо с овощами в горшочке, – ответил Эдик. – Самое то после смены.
– Ну и славно! – Данилов откупорил графин, ощущая приятную прохладу, исходящую от него и наполнил рюмки.
– Ну что – в добрый, как говорится, путь! – Данилов хотел пожелать Эдику чего-то особенного, но ничего особенного ему в голову не пришло.
– Спасибо! – Эдик поднял свою рюмку. – И за доброе слово, и за стажировку!
Они выпили.
– Нет, не смей! – Данилов перехватил руку Эдика, приготовившегося подцепить на вилку кусок коричневой от орехового соуса курицы. – Первую закусываем исключительно зеленью и брынзой!
И первым подал пример.
– Здорово! – с набитым ртом промычал Эдик, одобряя даниловский метод.
– Я плохого не посоветую! – хмыкнул Данилов, снова берясь за графин. – А вторую мы пустим под курицу.
– Извините. – К их столу подошел бармен, профилем и кудрями сильно смахивающий на Пушкина. – У нас есть урц. Вчера привезли. Вам заварить?
– Конечно!
Данилов в первое посещение кафе по рекомендации Саркисяна попробовал этот душистый «чай» из травы, отдаленно напоминавшей мяту, и остался доволен…
– Ты считаешь меня алкашом? – спросил Данилов, попросив официантку, подавшую им чанахи, обновить графин.
– Ну что ты, Вова! – Эдик расплылся в улыбке. – Откуда такие подозрения?
– Ну то на подстанции напился, то вот… – Данилов указал рукой на стол.
– Если хочешь знать, что после того дежурства я сам не мог дома заснуть, пока не опрокинул стакан, – признался Эдик. – Ужасно тягостный осадок на душе остался. Так что я тебя понимаю. И выговор тебе дали не по делу…
– Это с какой стороны посмотреть, – прищурился Данилов. – За то, что выпил после смены – не по делу, а вот если принять во внимание другие обстоятельства…
– Вова! – Эдик предостерегающе поднял вверх руку. – Я не люблю обсуждать личную жизнь своих друзей. Даже с ними. Это очень тонкая сфера, в которую посторонним лучше не лезть!
– Боишься, что опрокину на тебя чайник? – Данилов покосился на полупустой чайничек с заваренной барменом травой.
– Нет, просто следую своим принципам, – твердо ответил Эдик. – Могут у меня быть принципы?
Официантка принесла новый графин.
– Спасибо, – поблагодарил Данилов, принимая графин у нее из рук.
Наполнив рюмки, он поставил графин в центр стола, словно проводя границу между собой и собеседником и ответил:
– Не могут, а должны. Без принципов человеку нельзя! За принципы!
– За принципы! – поддержал Эдик.
– Собственно говоря, я не собирался обсуждать с тобой свою личную жизнь, – сказал Данилов. – Мне просто хочется поговорить с тобой о чем-то хорошем, только я сам не знаю, как начать этот разговор…
Эдик внимательно слушал его, позабыв про чанахи.
– Бывает так – встретишь человека и сразу понимаешь, что это хороший человек. Понимающий, думающий. А бывает и наоборот. Вот когда я впервые увидел на подстанции Бондаря, то у меня не было сомнений, что он – козел! И я не ошибся.
– Ты классно его ошпарил, поделом.
– Это я так, спонтанно. Почувствовал вдруг, что если никак не отреагирую, то никогда не прощу себе этого. С другой стороны, понял, что если отреагирую, то буду выглядеть… мягко выражаясь – забавно. Вот и пришлось разыграть случайную оплошность. Опять же – и душу потешил, и от выговора уберегся. А то и от тюрьмы. Бондарь – гнилушка, выбей я ему пару зубов, он тут же бы в милицию с заявлением побежал.
– Такой может, – подтвердил Эдик. – Ты все сделал правильно.
– Вот! – Данилов повысил голос. – Вот о чем я хочу поговорить. О том, что правильно и что неправильно. Но не глобально – абстрактно, а применительно к моей жизни. Это не противоречит твоим принципам?
– Нет.
– Прекрасно! Тогда слушай… Когда-то, в далекие студенческие годы, когда жизнь казалась сплошным праздником, у меня была девушка… Есть варианты ее имени?
– Гюльчатай Абдурахмановна ибн Хоттаб? – не раздумывая, сказал Эдик.
– Допустим, – согласился Данилов. – Хотя для удобства можно назвать ее… ну хотя бы Еленой. Так вот, мы с Еленой любили друг друга и все у нас было хорошо. Ты ешь, ешь, а то остынет. Я долго говорить буду.
Эдик послушно начал уплетать чанахи.
– Нельзя ли принести нам всякой мясной нарезки? – Данилов отвлекся на официантку, так кстати подошедшую к столу.
– Можно! – обнадежила официантка. – Зелени еще принести?
– Да.
Официантка ушла. Данилов поразился тому, как она ходит. С одной стороны, вроде так неторопливо покачивает бедрами, а с другой – снует туда-сюда очень быстро. Загадка.
– Так вот. В один не так чтобы очень прекрасный день Елена сообщила мне, что выходит замуж за другого…
– Почему? – Эдик перестал есть.
– Потому что ее не устраивали наши отношения. Ты ешь… Она считала, что я должен сделать ей предложение, а я считал, что это ничего не изменит в наших отношениях. Не может изменить. Ну, сходим мы в загс, обменяемся там кольцами, а дальше что? Неужели это может добавить счастья?
– Традиции живучи, – вздохнул Эдик. – И женщины всегда хуже смотрят на гражданский брак, нежели мужчины.
– По-разному бывает… В общем – мы расстались.
– Ты страдал? – Эдик, кажется, позабыл о своих, недавно заявленных, принципах.
Взгляд его был полон сочувствия. Даже не сочувствия, а сострадания.
– Ты будешь хорошим врачом, – отметил Данилов. – Если не сопьешься раньше с нами.
– Я постараюсь, – серьезно пообещал Эдик. – Но ты не ответил на мой вопрос.
– Я очень страдал…
Данилов вспомнил ту хандру, накатившую на него перед самыми экзаменами, когда он чуть было не вылетел из института. Ни до чего не было ему дела, все валилось у него из рук – и учебники, и ложка, и бритва. Он отощал, зарос и еле-еле (и то, благодаря хорошему впечатлению, сложившемуся о студенте Владимире Данилове у преподавателей за время учебы) вытянул сессию на тройки.
Светлана Викторовна не знала, что и думать. Она волновалась, расспрашивала, строила предположения, но никак не могла догадаться, что виной всему та самая «наглая лимитчица», с которой дружил ее доверчивый сын.
Кульминацией стало приглашение «в гости» под видом школьной подруги, врача из наркологического диспансера. Затея окончилась крахом. Во-первых, Владимир знал всех подруг матери, а о тех, кого ему знать не довелось, много раз слышал – Светлана Викторовна любила на досуге предаться воспоминаниям, и поэтому появление доселе неведомой Миры Яковлевны насторожило Данилова. Во-вторых, Мира Яковлевна проявила чрезмерный интерес к делам сына «своей лучшей подруги» и просто засыпала его вопросами, с головой выдававшими ее профессиональный интерес.