Лев Толстой: Бегство из рая - читать онлайн книгу. Автор: Павел Басинский cтр.№ 96

Толстой задержал публикацию отказа, чтобы позволить жене распродать XIII том с «Крейцеровой сонатой». Он выполнил это условие супружеского договора. Но права и на «Сонату», и на всё, что написано с 1881 года, и на то, что еще будет написано, он отбирал у нее и отдавал всем. По сути, это было «узаконенное пиратство».

Но что значит – всем? Во-первых, кто-то же будет печатать новое сочинение первым. И кто-то первым получит рукопись для перевода на другой язык. И этот кто-то будет кровно заинтересован в том, чтобы «право первой ночи» было писателем соблюдено. Особенно это касалось иностранных издателей, которые, первыми печатая новое сочинение русского классика и оплачивая труд переводчика, хотели на нем заработать и вовсе не желали входить в понимание русской широкой натуры. Следовательно, необходим литературный агент, который будет следить за тем, чтобы новоиспеченное сочинение не хватал со стола кто попало. Который договорится с издателем о праве первой публикации до того, как новое сочинение распечатают все.

Во-вторых, «узаконенное пиратство» может продолжаться лишь до смерти классика. До тех пор, пока он закрывает глаза на то, что его печатают все и ничего за это не платят. Но как только закроются навеки земные очи писателя, «узаконенное пиратство» прекратится, потому что у писателя есть наследники.

Печатая письмо в «Ведомостях», Толстой искренне полагал, что избавляется от последнего «зла» собственности. Он поступал широко, по-русски, как богатырь, который одним движением плеча стряхивает с плеч маленьких черных демонов. Но демоны ведь никуда не делись. Они ждали.

«Копирайт» еще отомстит Толстому.

Но не будем ханжами и зададим вопрос: а не были ли семейные конфликты связаны с физическим охлаждением уже стареющего мужчины к своей, хотя и несравненно более молодой (разница шестнадцать лет), но тоже далеко не юной подруге? Вчитаемся, например, в эту страницу ее воспоминаний: «Свою семейную жизнь Лев Николаевич отживал совсем. Еще теплились где-то в глубине его сердца любовь ко мне, к дочерям, которые ему были и нужны и приятны, но он уходил, уходил быстро, и я всё больше и больше чувствовала свое одиночество и всю ответственность за себя и за свою семью».

Это пронзительное женское откровение вроде бы говорит само за себя. Но в нем смущает одно слово: «быстро». Это воспоминание относится к 1894 году. Быстро? Первый уход Толстого из дома состоялся в 1884 году, десять лет назад. После 1894 года они прожили вместе более пятнадцати лет. Так что если Толстой и уходил, то не «быстро».

На заданный вопрос утвердительно отвечал зять Толстого М.С. Сухотин в своих дневниках. Но когда? В 1910 году. «Как ни странно, но полное охлаждение Л.Н. к жене можно заметить, и то человеку, живущему в доме, лишь за последние годы, и особенно текущий год. Уж не происходит ли это по мере того, как плоть всё более и более замирает».

Ни в письмах, ни в дневниках Толстого 1890-х годов мы не найдем признаков охлаждения. Куда более убедительным ответом на наш вопрос является его письмо к жене, написанное в ноябре 1896 года из Ясной. «Ты спрашиваешь: люблю ли я всё тебя. Мои чувства теперь к тебе такие, что, мне думается, что они никак не могут измениться, потому что в них есть всё, что только может связывать людей. Нет, не всё. Недостает внешнего согласия в верованиях, – я говорю внешнего, потому что думаю, что разногласие только внешнее, и всегда уверен, что оно уничтожится. Связывает же и прошедшее, и дети, и сознание своих вин, и жалость, и влечение непреодолимое (курсив мой. – П.Б.)».

Какое «влечение непреодолимое» имелось в виду? Конечно, было бы грубо считать, что это исключительно половая страсть. Но смешно говорить и о его сугубо платоническом отношении к жене даже в конце 90-х годов, когда он перешагивает семидесятилетний рубеж своей жизни.

Именно в это время он ревнует ее к музыканту и композитору С.И. Танееву, который начинает часто появляться в хамовническом доме и проводит лето в Ясной Поляне как на даче. Любовь С.А. к музыке (обоюдная с мужем) и неизжитые переживания по части своих исполнительских способностей вызвали в ней болезненную страсть к блестящему музыканту, ученику Чайковского, страсть, на которую неодобрительно смотрели даже старшие дети. Что касается Л.Н., то он, сохраняя с Танеевым внешне дружеские отношения (слушал его музыку, беседовал, играл в шахматы), поставил перед супругой вопрос ребром: или я, или он!

Когда в феврале 1897 года С.А. собралась поехать в Петербург, чтобы присутствовать на репетиции Танеева, Толстой написал ей из Никольского-Обольяниново:

«Ужасно больно и унизительно стыдно, что чуждый совсем и не нужный и ни в каком смысле не интересный человек руководит нашей жизнью, отравляет последние года или год нашей жизни, унизительно и мучительно, что надо справляться, когда, куда он едет, какие репетиции когда играет».

К маю того же года ревность Л.Н. достигает апогея. Сам он находится в Ясной, жена – в Москве, но она вынуждена поехать к нему, чтобы утишить его злость.

Сразу после ее отъезда в Москву он посылает ей письмо, которое было бы неловко цитировать, учитывая, что написано оно почти семидесятилетним стариком, если бы в письме не было столько молодой поэтической силы.

Он начинает с предупреждения «Читай одна».

«Пробуждение мое и твое появление – одно из самых сильных, испытанных мною, радостных впечатлений; и это в 69 лет от 53-летней женщины… Лето спешит жить – сирень уж бледнеет, липа заготавливает цвет, в глуби сада в густой листве горлинки и иволга, соловей под окнами удивительно музыкальный. И сейчас ночь, яркие, как обмытые, звезды, и после дождя запах сирени и березового листа. Сережа (сын. – П.Б.) приехал в тот вечер, как ты уехала; он постучал под мое окно, и я с радостью воскликнул: „Соня“. Нет, Сережа».

Но не проходит и недели, как Толстой пишет новое, злое и ревнивое письмо, в котором ясно угрожает ей разводом.

В этом письме нет и речи о духовных разногласиях и «непонимании». Всё как раз очень понятно.

Толстой требует прекратить общение с человеком, в котором он видит соперника.

«Твое сближение с Танеевым мне не то что неприятно, но страшно мучительно. Продолжая жить при этих условиях, я отравляю и сокращаю свою жизнь. Вот уже год, что я не могу работать и не живу, но постоянно мучаюсь. Ты это знаешь. Я говорил это тебе и с раздражением, и с мольбами и в последнее время совсем ничего не говорил. Я испробовал всё, и ничего не помогло: сближение продолжается и даже усиливается, и я вижу, что так будет идти до конца».

Он предлагает ей на выбор пять вариантов:

1) прекратить общение с Танеевым. «Ни свиданий, ни писем, ни мальчиков, ни портретов… а полное освобождение»;

2) он уезжает за границу, полностью расставшись с ней;

3) они оба уезжают за границу и живут там до тех пор, пока Танеев не выветрится из ее головы;

4) они продолжают жить по-прежнему, делая вид, что ничего не происходит. Но это для него самое страшное;