Лев Толстой: Бегство из рая - читать онлайн книгу. Автор: Павел Басинский cтр.№ 100

Это был момент неприятной истины. Вдруг отлетели в сторону и рассыпались в прах проблемы, еще вчера казавшиеся самыми важными: дневник, который Толстой безуспешно прятал от жены; завещание, тайно подписанное им в лесу; вражда С.А. и Черткова; якобы «роскошная жизнь», которую отец вынужден был вести в Ясной Поляне. На повестке остался один-единственный вопрос: что делать двадцатишестилетней незамужней девушке с такой же молодой подругой (Варвара Феокритова) и не самым лучшим, хотя и бесконечно душевно преданным врачом (Маковицкий) со смертельно больным стариком в поезде дальнего следования? Вот его надо «раздеть, уложить, напоить горячим…» Но это только начало. Через несколько суток в Астапове Саша в записной книжке признается сама себе: «(Ой, как стыдно). Я помогала в <…>» Собственно, не важно, в чем именно она помогала собравшемуся возле Толстого уже целому синклиту докторов. Важно, что воспитанная в аристократической семье девушка вынуждена была делать с отцом то, что могла делать только его жена, ее мать. И это было ей очень стыдно…

После Белева, оставшись один в купе, Л.Н. некоторое время чувствовал себя хорошо. Но всё же, по свидетельству Маковицкого, почти не вставал с дивана: либо лежал, либо сидел. Доктор, Саша и Феокритова несколько раз заходили к нему (они ехали в соседнем купе) и видели, что со стариком всё в порядке.

Л.Н. был счастлив, что у него в руках находились его любимый, им составленный сборничек «Круг чтения», взятый «напрокат» у сестры в Шамордине, и антология Новоселова о религии, тоже «похищенная» из библиотечки сестры, – что еще было нужно?

Вагоны 2 класса – удобные: купе с диванами, со столиками, на которых при необходимости можно было и кофе сварить на спиртовке, не заказывая у кондукторов чай (Л.Н. давно привык пить не чай, а кофе без кофеина), и даже овсянку и супчик с сухарями, что и было сделано Сашей сразу после их посадки в вагон в Козельске. Старик всё это с аппетитом выпил и съел и даже еще два яйца всмятку в придачу.

Была, впрочем, одна неприятность. Влезая в вагон, Л.Н. поранил палец. Но это было обычное дело. У автора «Анны Карениной» отношения с железной дорогой всегда складывались неудачно: то он в дальнем пути кошелек с единственными деньгами забудет в станционном буфете, то палец себе прищемит в вагонном клозете… Всё же это обстоятельство (поранил палец) говорило, что при посадке в вагон Л.Н. торопился, нервничал. Возможно, начавшееся воспаление легких отравляло не просто организм, но мозг. И неслучайно Маковицкий всю дорогу от Ясной замечал за Толстым что-то неладное: то его шатнет, то нападет внезапная сонливость и зевота (частая, громкая, так что за стенкой в гостинице слышно было), то он станет почти кричать на Маковицкого, когда тот попытается в коляске укутать старика потеплее, то не позволит Саше затворить форточку в номере, из которой явно дует, то еще что-то… Слезая с пролетки, подкатившей к крыльцу станции, он оступился на первой ступени каменной лестницы. Его «вело», шатало.

В 5 часов вечера, после того, как они проехали Горбачево, но не доехали до Данкова, на Л.Н. напала сонливость – верный признак болезни. Его стало знобить, и он попросил укутать его потеплее. Зябла спина. Но – ни боли в груди, ни кашля, ни удушья. Маковицкий померял температуру – 38,1°. В 6 часов – 38,5°. Начались сердечные перебои. И стало понятно, что Кавказ отменяется.

Невозможно представить себе настроение спутников Л.Н. в этот момент. Весь их «проект», пусть и торопливый, пусть и на ходу составленный, но всё-таки «проект», всё-таки перспектива, какая-то будущность – рушился на глазах. И выходило так, что они просто завезли старика – отца! – невесть куда, и вот под жестокий стук колес поезда дальнего следования с ним надо что-то делать.

Можно не сомневаться, что в это время Маковицкий не раз вспомнил о козельской гостинице, в которой они хотели остановиться, но которую проскочили просто потому, что ямщик стал их уверять: к поезду они успевают. Сколько раз во время ухода Толстого направление его пути и даже судьбоносные решения зависели от ямщиков, от кондукторов, от начальников станций. Даже неверное утверждение келейника Иосифа, что старец не встретился с Толстым просто потому, что келейник не смог догнать ямщика, в этом контексте видится символичным.

Из-за того, что Саша оставила своих ямщиков ночевать в Шамордине, у Толстого возникло искушение раннего утреннего бегства. Из-за нерасторопности ямщиков опоздали на один поезд, чуть не потеряли друг друга в пути, но зато из-за расторопности ямщика Л.Н. и Маковицкого успели на поезд, на который как раз нужно было опоздать, остановившись в козельской гостинице.

К кому первому отправился Маковицкий, уже понимая, что Толстой не может ехать дальше? К кондукторам, разумеется. За теплой водой и спросить: когда ближайший город с гостиницей?

Они советовали дотянуть до Козлова.

Маршрут движения поезда был таков: Козельск – Белев – Горбачево – Волово – Данков – Астапово – Раненбург – Богоявленск – Козлов – Грязи – Графская – Воронеж – Лиски – Миллерово – Новочеркасск – Ростов.

Судя по тому, что опытные кондукторы советовали доктору доехать до Козлова, ни Данков, ни Астапово, ни Раненбург, ни Богоявленск не были такими населенными пунктами, где можно было найти приличную гостиницу и обеспечить за больным нужный уход.

Но судя по тому, что сошли они всё-таки в Астапове, в 6:35 вечера, Маковицкий, как врач, запаниковал и принял решение сойти на первой же крупной станции. Данков не был такой станцией. Астапово – было. Хотя и там не было гостиницы.

К кому бросился Маковицкий, едва сойдя на перрон в Астапове? К начальнику станции, разумеется. «Я поспешил к начальнику станции, который был на перроне, сказал ему, что в поезде едет Л.Н. Толстой, он заболел, нужен ему покой, лечь в постель, и попросил принять его к себе… спросил, какая у него квартира».

Начальник станции Иван Иванович Озолин в изумлении отступил на несколько шагов назад от этого странного господина с бледным, почти бескровным лицом и заметно нерусским выговором, который убеждал его, что на его станцию приехал Лев Толстой (!), больной (!), и хочет остановиться на его (!) квартире. Это звучало как полный бред. Да и было бредом, если взглянуть на вещи здраво. Кто выручил Маковицкого? Опять кондуктор, который стоял рядом и подтвердил Озолину слова доктора.

Озолин, латыш по происхождению и лютеранин-евангелист по вере, как и его жена, саратовская немка, оказался почитателем Толстого, твердо уверовавшим в его призыв во всем «творить добро». Он немедленно согласился принять больного, задержал отход поезда, чтобы дать Толстому спокойно собраться и сойти. Но, конечно, сразу оставить свой пост (а в это время на узловую станцию подходило и отходило еще несколько поездов) он не мог. Сначала Толстого пришлось отвести в дамский зал ожидания, пустой, чистый и непрокуренный. Л.Н. еще бодрился. По перрону шел сам, едва поддерживаемый под руку Маковицким, приподняв воротник пальто. Стало холодать, подул резкий ветер. Но уже в дамском зале он присел на край узкого дивана, втянул шею в воротник, засунул руки в рукава, как в муфту, и стал дремать и заваливаться набок. Маковицкий предложил Толстому подушку, но старик ее упрямо отклонил.