Ворошилов разбил Бухарину сердце этим страшным письмом. «Мое письмо заканчивается словами: „Обнимаю тебя“, – горевал он, – а твое – „…буду считать тебя негодяем“».
Первоначально Ежов собирал материалы по делу левых Радека и Пятакова, но к декабрю ему удалось получить также показания против Бухарина и Рыкова. Декабрьский пленум напоминал суд над старыми большевиками. Сталин, как всегда, решил проверить, насколько созрели условия для их уничтожения. Конечно, Иосиф Виссарионович подавлял всех своей волей, но Большой террор не был делом рук одного человека. В выкриках партийных руководителей, требовавших крови врагов, явственно слышался энтузиазм фанатиков, иногда превращавший пленум почти в трагикомедию.
Ежов с гордостью докладывал об арестах двухсот членов «Троцкистского центра» в «Азово-Черноморской организации», трех сотен – в Грузии и четырехсот – в Ленинграде.
Сначала Николай Ежов хотел покончить с процессом против Пятакова и Радека, который должен был вот-вот начаться. Он зачитал членам политбюро то, как отзывался Пятаков о рабочих: «стадо овец».
– Свинья! – выкрикнул Берия.
В комнате послышались возгласы негодования. Потом, как следует из протоколов, кто-то воскликнул:
– Звери!
– Как низко опустился этот злобный агент фашистов! – подхватил другой голос. – Это коммунист-перерожденец и бог знает кто еще! Этих свиней нужно всех передушить!
– А что делать с Бухариным? – спросил кто-то.
– Нужно обсудить всех, – предложил Сталин.
– Бухарин – настоящий негодяй! – прорычал Лаврентий Берия.
– Какая свинья! – воскликнул другой товарищ.
Ежов сообщил, что Бухарин и Рыков входят во второй центр. Они были «террористами» и поэтому сидели вместе с этими убийцами. Бухарин должен был покаяться в грехах и выдать сообщников, но не сделал этого.
– Значит, вы считаете, что я тоже стремлюсь к власти? – спросил он Ежова. – Вы это серьезно? В этой комнате присутствует много товарищей, которые хорошо знают меня, мою душу…
– Трудно узнать чью-нибудь душу. – Берия усмехнулся.
– Против меня не было сказано ни одного слова правды. Каменев на процессе заявил, что до 1936 года встречался со мной ежегодно. Я попросил Ежова выяснить, когда и где мы с ним встречались, чтобы опровергнуть эту ложь. Мне сказали, что Каменеву не задали этот вопрос, и сейчас его уже об этом не спросишь.
Несколько партийных руководителей принялись инкриминировать Бухарину предательство, самыми яростными были Каганович, Молотов и Берия. В этот самый момент, когда Бухарин с трудом отбивался от обвинений, сыпавшихся на него с разных сторон, Железный Лазарь вспомнил о собаке Зиновьева.
– В 1934 году Зиновьев пригласил Томского к себе на дачу. Сначала они выпили чая, потом поехали на машине Томского выбирать для Зиновьева собаку. Видите, какая близкая между ними была дружба! Они так помогали друг другу, что отправились вместе выбирать собаку.
– А что за собака? – неожиданно поинтересовался Сталин. – Охотничья или сторожевая?
– Сейчас это уже невозможно установить, – пошутил Каганович, и все засмеялись.
– Так они выбрали собаку? – продолжал расспрашивать Сталин.
– Выбрали. – Железный Лазарь улыбнулся. – Они искали четырехногого друга, похожего на них.
– Собака была хорошая или плохая? – никак не мог успокоиться вождь. – Кто-нибудь знает?
В комнате вновь послышался смех.
– На очной ставке выяснить это не удалось, – пожал плечами Лазарь Каганович.
В конце концов Сталин почувствовал, что большинство старых членов партии все же не поддерживают его в деле Бухарина.
– Мы тебе доверяли, но, похоже, ошибались, – скорее печально, чем гневно подытожил он дебаты. – Мы верили тебе, продвигали по служебной лестнице и вот теперь видим, что ошиблись. Ведь так, товарищ Бухарин?
Сталин закрыл пленум, так и не поставив на голосование вопрос о том, что делать с обвинениями Ежова. Бухарин и Рыков смогли перевести дух, но они прекрасно понимали: это лишь временная передышка. События пленума стали опасным прецедентом. Они показали региональным руководителям, удельным князькам, что неприкосновенных людей нет. Уничтожить можно даже такого гиганта, как Бухарин.
При помощи Ежова Сталин также раздувал в стране истерию страха относительно будущих войн с Польшей и Германией и вполне реальных опасностей гражданской войны в Испании. Новый фаворит вождя помогал сплетать паутину, где нашлось место необъяснимым провалам в промышленности (на деле вызванным некомпетентностью советских руководителей) и сопротивлению региональных князьков, заговорам врагов и вредителей. Обстановка всеобщей истерии очень напоминала паранойю и зверства российской Гражданской войны, по которой нередко скучали старые большевики.
Сталин очень боялся, что через не такую уж надежную границу с Польшей в страну могут проникнуть шпионы. Польша была традиционным врагом России на западе. Именно Польша разбила Советскую Россию в 1920 году. Об антипольских настроениях красноречиво свидетельствует и тот факт, что на пленуме была совершена попытка обвинить в связях с этой страной даже Никиту Хрущева. Во время разговора в коридоре с Ежовым Сталин увидел Хрущева, неожиданно подошел к нему и ткнул пальцем в плечо.
– Как твоя фамилия?
– Хрущев, товарищ Сталин, – ответил перепугавшийся Хрущев.
– Нет, ты не Хрущев. – Вождь хитро улыбнулся. – Кое-кто говорит, что ты не Хрущев.
– Как вы можете верить этой лжи? – ужаснулся Никита Сергеевич. – Моя мать еще жива. Это можно легко проверить.
Сталин сослался на Ежова, но тот сказал, что никакой компрометирующей Хрущева информации у него нет. Иосиф Виссарионович сделал вид, что забыл сомнения относительно московского руководителя. Но этот разговор показывает, что он проверял даже членов ближайшего окружения.
Вождь был полон решимости подчинить своей воле строптивых руководителей регионов. Украина была особым случаем. Это вторая по значимости республика страны, зерновая житница, с хорошо развитой культурой. Украинские руководители Косиор и Чубарь продемонстрировали ненадежность во время недавнего голода, а второй секретарь Постышев вел себя как удельный князь в окружении собственной свиты.
13 января 1937 года Сталин написал телеграмму, в которой обвинял Постышева в недостатке «важнейшей партийной бдительности». Наводить порядок в Киеве отправился Лазарь Каганович. Он уже руководил этой республикой в конце двадцатых, поэтому Железного Лазаря здесь хорошо знали. Вскоре ему удалось найти «слабое место» Постышева.
Оказалось, удельный князь раздавил маленького человечка. У Поли Николаенко, говорили, не все в порядке с психикой. Она относилась к той породе людей, которым до всего есть дело. Неудивительно, что Поля критиковала Постышева и его жену, тоже занимавшую высокий пост. Постышева не нашла ничего лучше, как исключить надоедливую Николаенко из партии. Когда Каганович сообщил в Москву о Поле Николаенко, Сталин сразу понял: это как раз то, что нужно.