Фанни Каплан. Страстная интриганка серебряного века - читать онлайн книгу. Автор: Геннадий Седов cтр.№ 86

— Протопопов мне что-то не нравится. Разговорчив в последнее время… Как бы не проболтался.

— Хорошо, примем меры. Остальные?

— В порядке. Насчет табачка, пожалуйста, распорядитесь, пусть в камеру доставят. Лучше «богдановский».

— Хорошо, хорошо, идите!

Военный крепко держал ее за локоть. Отнял ридикюль, нес на плече. Смешно: красный командир в гимнастерке с дамским ридикюлем. Повернули за угол, вышли на задворки Александровских казарм.

— Отпустите руку, я не убегу, — попросила она. Поправила сбившуюся набок шляпку, спросила:

— Он что, жив? Не умер?

— Помолчите, — он вывел ее через дорогу к кирпичному особняку за железной оградой, у входа в который стоял часовой с винтовкой — тот вытянулся, козырнул, торопливо отворил дверь.

Замызганный полутемный вестибюль, по широкой лестнице спускаются какие-то люди — военные, штатские.

— Самарцев! — окликнул командир пробегающего мимо красноармейца. — Охрану в мой кабинет! И Легонькую разыщите!

— Слушаю!

Узкий коридор, ряды одинаковых комнат. Он поворачивает ключ в дверном замке, подталкивает ее за порог, щелкает выключателем над входом.

Помещение с зарешеченными окнами, стол с телефонным аппаратом, стулья вдоль стены.

— Мне надо в уборную, — говорит она.

— Успеете.

Поднимает телефонную трубку:

— На проводе Батурин. Срочно ЧеКа, товарища Дзержинского!

Ждет какое-то время.

— Товарищ Дзержинский! — непроизвольно подтягивается. — Замоскворецкий военкомат, помощник военного комиссара Батурин. Мною задержана террористка. Уверяет, что покушалась на товарища Ленина. Так точно, у меня в кабинете. Ясно, будет исполнено!

В комнату вбегают трое с наганами в руках, следом — худая безгрудая дылда в милицейской форме.

— Обыщите! — коротко бросает Батурин.

Ее раздели догола («Чем не Бутырка!»). Стояла нагишом, пока охранники рылись в ее вещах. Вывалили на стол содержимое ридикюля — записную книжку, папиросы, головные шпильки, разглядывали на свет швы на платье, рубцы, выдернули стельки из ботинок. Безгрудая дылда запустила пальцы ей в волосы, щупала между ног, подмышками.

— Оденьтесь!

Она напомнила про уборную.

— Легонькая! Во двор! Глаз не спускать!

Деревянный сортир с двумя кабинками у забора. Они смотрят друг на дружку: она исподлобья, сидя на корточках, легонькая в упор у открытой двери, с револьвером в руке.

— Управилась? Руки за спину!

В кабинете, куда они вернулись, были какие-то новые люди в военном и штатском. Один, с лычками на отворотах гимнастерки, сидел за столом.

— Эта самая? — воззрился на нее. — Давайте начнем…

Протокол первого допроса:

«30 августа, 11.30 вечера.

Я, Фаня Ефимовна Каплан, под этим именем я сидела в Акатуе. Это имя я ношу с 1906 года. Я сегодня стреляла в Ленина. Я стреляла по собственному убеждению. Сколько раз я выстрелила — не помню. Из какого револьвера я стреляла, не скажу, я не хотела бы говорить подробности. Я не была знакома с теми женщинами, которые говорили с Лениным. Решение стрелять в Ленина у меня созрело давно. Жила раньше не в Москве, в Петрограде не жила. Женщина, которая тоже оказалась при этом событии раненой, мне раньше не была абсолютно знакома. Стреляла в Ленина я потому, что считала его предателем революции и дальнейшее его существование подрывало веру в социализм. В чем это подрывание веры в социализм заключалось, объяснять не хочу. Я считаю себя социалисткой, сейчас ни к какой партии себя не отношу. Арестована я была в 1906 году как анархистка. Теперь к анархистам себя не причисляю. К какой социалистической группе принадлежу, сейчас не считаю нужным сказать. В Акатуй я была сослана за участие в взрыве бомбы в Киеве.

Допрос проводил председатель Московского революционного трибунала А.М. Дьяконов.

Свидетели: С. Батурин, А. Уваров».

Меняются следователи. Вопросы один глупее другого. Спрашивала ли у Биценко, как пройти к Ленину? Сколько раз была в Кремле? Знает ли Зензинова, Армант, Беркенгейма, Тарасову-Боброву? Откуда знакома с Радзиловской?

Короткий перерыв, очередной допрос, за ним следующий. Допрашивают заместитель председателя ВЧК Петерс, наркомюст Курский. Кто дал револьвер? Откуда деньги в сумочке? Слышала ли про организацию террористов, связанную с Савинковым? Связан ли ее социализм со Скоропадским? Есть ли знакомые среди арестованных чрезвычайной комиссией?

На большинство вопросов она отвечает: «не знаю», «не скажу», протоколы подписывать отказывается.

Пятиминутный перерыв, ей разрешают напиться из графина с застоялой водой. Охранники вводят в кабинет независимо держащегося иностранца в отлично сшитом костюме. Их сажают в кресла напротив друг друга, спрашивают поочередно: «Знакомы?»

Она машет отрицательно головой, иностранец морщится: «Что за фантазии, господа! Прекратите, пожалуйста, эту комедию! Не впутывайте в ваши делишки британскую корону!»

Из книги воспоминаний британского дипломата Роберта Брюса Локкарта «История изнутри»:

«Она была одета в черное. Черные волосы, черные глаза, обведенные черными кругами. Бесцветное лицо с ярко выраженными еврейскими чертами было непривлекательно. Ей могло быть от 20 до 35 лет. Несомненно, большевики надеялись, что она подаст мне какой-либо знак. Спокойствие ее было неестественно. Она подошла к окну и стала глядеть в него».

Протокол пятого допроса:

«31 августа, 2 часа 25 минут утра.

В 1906 году я была арестована в Киеве по делу о взрыве. Тогда сидела как анархистка. Взрыв произошел от бомбы и я была ранена. Бомбу я имела для террористического акта. Судилась я военно-полевым судом в Киеве, была приговорена к вечной каторге. Сидела в Мальцевской каторжной тюрьме, а потом в Акатуе. После революции была освобождена и приехала в Читу. Потом в апреле приехала в Москву. В Москве я оставалась у знакомой каторжанки Пигит, с которой вместе приехала из Читы, и остановилась на Большой Садовой, дом 10, кв. 5. Прожила там месяц, а потом поехала в Евпаторию, санаторию для политических амнистированных. В санатории я пробыла два месяца, а потом поехала в Харьков на операцию. После поехала в Симферополь и прожила там до февраля 1918 года. В Акатуе я сидела вместе со Спиридоновой. В тюрьме мои взгляды оформились, я сделалась из анархистки социалисткой-революционеркой. Там же я сидела с Биценко, Терентьевой и многими другими. В своих взглядах я изменилась, потому что попала в анархисты очень молодою. Октябрьская революция застала меня в Харькове, в больнице. Этой революцией я была недовольна — встретила ее отрицательно. Я стояла за Учредительное собрание и сейчас стою за это. По течению эсеровской партии я больше примыкаю к Чернову. Мои родители в Америке, они уехали в 1911 году. Имею четырех братьев и трех сестер. Все они рабочие. Отец мой — еврейский учитель. Воспитание я получила домашнее. Занималась в Симферополе как заведующая курсами по подготовке работников в волостные земства. Жалованья я получала на всем готовом 150 рублей в месяц. Самарское правительство принимаю всецело и стою за союз с союзниками против Германии. Стреляла в Ленина я. Решилась на этот шаг еще в феврале. Эта мысль у меня созрела в Симферополе, и с тех пор я начала подготавливаться к этому шагу.