Я, Роми Шнайдер. Дневник - читать онлайн книгу. Автор: Роми Шнайдер cтр.№ 25

Он как раз таков, каким я себе представляю революционера. Никогда он не забывает, как он жил, когда был ребёнком, подростком, совсем молодым парнем. Мне он повторял:

— Роми, ты этого не понимаешь, к тому же у тебя всё идет слишком хорошо.

Однажды я увидела его в ярости, когда кто-то бросил ему в лицо, что его идеи — коммунистические.

Он был белый от гнева, он возмущался, не желая называться коммунистом только потому, что посмел иметь собственное мнение.

— Что вы знаете о жизни, кочерыжка вы обглоданная?! — выкрикивал он, и если бы не пара добрых друзей, которые его утихомирили, то Хорст наверняка полез бы в драку.

Меня постоянно спрашивают, с кем я играю охотнее всего. По логике, для меня каждый партнёр хорош. Потому что я наконец выучила, что в кино превыше всего — договор. Но ведь двадцатидвухлетний Хорст Буххольц — самый молодой, и при этом он именно такой, чтоб быть мне ближе всех. Не говоря о Зигфриде Бройере-младшем. Но Бройер из Вены, а Хорст Буххольц — берлинец, и тут — огромная разница.

«Робинзон не должен умереть» стал первым фильмом, где я могла быть совсем другой — девчонка-замухрышка с тощими косичками, причём порядочная стерва. Йозеф фон Баки был великолепен. Кстати, он познакомился со мной, когда я ещё не родилась: мама снималась в фильме с Хансом Зенкером, и он должен был в одном эпизоде перенести её на руках из лодки по мосткам на берег. Йозеф фон Баки мне рассказывал, что он жутко волновался: вдруг Зенкер уронит маму и у неё случится выкидыш. Баки просто измотал Хансу Зенкеру все нервы своими предостережениями. Зенкер обозлился и пригрозил, что и правда уронит маму, если нужно будет повторять несколько дублей. Слава Богу, эпизод сняли очень быстро.

Было так, будто эти «доисторические» отношения помогли нам сразу прийти к согласию. И это был и есть замечательный фильм. Для меня он полностью выпадает из рамок. Не зря же прокатчиков пробирал холодный пот от страха, что картина провалится: ведь я выступала здесь вовсе не как царица-небожительница в бутафорском блеске.

Но я считаю: если у меня не получится такой фильм, совсем другой, чем обычно, то мне надо вообще покончить с кино. Я всё время объясняла: если я способна играть только императриц, то тогда всё теряет смысл. Столько императриц просто нет на свете. Должна же я, наконец, сыграть и что-нибудь другое.

Столько радости доставляли эти съёмки — Матиас Виман, Эрих Понто и дюжина мальчишек. И мама.

Когда в Мюнхене вышла «Зисси-2», мы с Карлхайнцем Бёмом сидели в зале и тряслись от страха: вдруг всё будет как предсказывали прокатчики, и фильм провалится.

Мы ошиблись. Всё прошло хорошо, хоть мы с Карлхайнцем сидели с потными от волнения ладонями. Мама всегда говорит: это трагедия актёра — вечно дрожать перед публикой и критикой, но иначе жизнь потеряла бы смысл.

1956 год принёс мне три фильма — и трёх друзей. И кучу проблем. Как пойдёт дальше? Какие роли — правильные? Ехать ли мне в Голливуд? Что вообще из меня получится?

Я часто размышляла и делаю это, собственно, постоянно: как же это всё получилось? У меня девять фильмов, и самые большие кассовые сборы дали «Юность королевы» и обе «Зисси».

«Гроссмейстеры» прошли прилично. «Последний человек» принёс разочарование. Но ведь я же не могу дать больше, чем позволяет сценарий. Однако мысль о дурацком клише «сентиментальной королевы» или «разочарованной королевы» преследует меня без конца.

У меня есть ещё один договор с Эрнстом Маришкой, это должен быть фильм о мюнхенской девушке Зедльмайер, жемчужине в короне — рядом с Лолой Монтес — короля Людвига I Баварского. Точнее, в его коллекции возлюбленных. Маришка сказал:

— Вот это правильный фильм для тебя и Карлхайнца.

— Нет! — сказала я.

Я объясняла Маришке, что мне теперь не надо сниматься с Карлхайнцем, хотя он мне очень нравится; что, может быть, лучшим партнёром здесь был бы Оскар Вернер — я видела его в Вене на сцене Бургтеатра, и в «Лоле Монтес» Макса Офюлса он мне тоже очень понравился. По-моему, ему куда больше, чем Бёму, подходит роль интеллектуала Людвига Баварского. И вообще партнёров надо менять.

Я вообще против такого штампованного представления о вечных любовных парах в кино. Такая пара, Лилиан Харви и Вилли Фрич, тут, ясное дело, просто мечта любого прокатчика.

Однако именно Вилли Фрич предостерегал меня от подобного конвейера. Он говорил:

— Ты будешь рабыней этого типажа, и как только к тебе станут относиться как к части постоянной любовной пары, собирающей богатую кассу, это отношение тут же тебя раздавит.

Сценарий определяет типажи, не наоборот. Эту истину я за три года выучила очень хорошо. Наконец, я её пережила и на собственном примере. Про «Последнего человека» говорили: ты и Ханс Альберс, вы вдвоём произведёте сильное впечатление на публику. А что получилось? Публика просто не пришла.

Я не заблуждаюсь: своё место в глазах публики и правда быстро теряешь, если твой фильм не попадает в цель. Однако промахивается только тот фильм, который испорчен уже начиная со сценария. Тому пример — «Китти и большой свет». На балу кино в Берлине О. Е. Хассе мне сказал, что фильм дал бы куда большие сборы, если бы экранизировалось всё то, что мы придумали. А в том варианте, что сейчас идёт в прокате, роман между Хассе — английским министром иностранных дел — и мной практически заканчивается в первой же трети фильма.

Поначалу задумывалось, что этот роман должен развиваться, и лишь к финалу его рушит Карлхайнц Бём — ради своей выгоды.

Я не знаю, почему сюжет был изменён. Но из-за этого фильм просвистел мимо публики: политические речи заняли куда больше места, чем требовалось зрителям.

Но как это должно быть на самом деле? «Робинзон», мой последний фильм, тоже выламывается за пределы схемы. Всё время я слышу вокруг разговоры про кризис кино, банкротство и трудности, поэтому так чудесно, что Херберт Тишендорф как прокатчик и продюсер всё-таки рискнул снять этот фильм. Я была так счастлива на этом фильме, что все сомнения куда-то подевались. А теперь я вообще не знаю, как всё должно идти дальше.

Только одно: я позволю себе не согласовывать свои желания и представления с прокатчиками и продюсерами. Если это получится, то время ученичества — позади, и «Робинзон не должен умереть» — мой экзамен на статус подмастерья.

Хорошо, что мне удалось немного отвлечься: я полетела в Индию. Маленькой компанией туристов мы сложились и наняли чартерный рейс. Можно было обойтись одним чемоданчиком. Сделали прививки против холеры и оспы и отправились в путь, и это путешествие сразу же оставило позади все проблемы, что так занимали меня в последние месяцы.

Всегда дело выглядит так, как будто мной управляют. Кто-то рулит — я еду, и ничего обидного для меня тут нет.

Но если потом читаешь что-нибудь такое (а журналисты, которые об этом пишут, часто сами признаются, что не видели ни одного моего фильма!), то всё-таки хотелось бы иметь шанс доказать: я могу быть «чем-то». Сама — без покровительства, без паблисити, что мне без конца припоминают. Я больше не ребёнок и даже не девчонка. Работа в кино, которая требуется от меня, — точно такая же, какую обязан выполнять каждый взрослый киноактёр. В студии не спрашивают, сколько мне лет и что я вообще такое: там я просто должна с утра до вечера «быть при деле», чтобы отснять свои эпизоды.