Вена, операционная система - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Левкин cтр.№ 9

В Бельведере, уже тут, в Вене, наоборот: год назад синие стекляшки в калейдоскопах имелись, зато остальные стекла относились к резкой части спектра – чисто леденцы. Даже перекатывались они не шурша, как кельнские, а постукивая, треща и даже звякая. Собственно, сам Бельведер тоже был глупым местом: какие-то выгороженные участки странно обустроенной плоской природы, отделенной забором от уж вовсе неприглядного окружения Южного вокзала с присущими вокзалам, тем более южным – пусть только и по названию, – хаосом и пылью. Зато в Бельведере были длинные газоны – газоны, собственно, как газоны, трава, да и все. Но по ним тянулась ленточка цветов: мелких, разноцветных – ровно как в их калейдоскопе, как если бы кто-то шел и его нес, а там дно выскочило, и эти – умножаемые зеркалами – стекляшки высыпались на грядку: синенькие, желтенькие, красненькие, лиловые, белесые. Впрочем, в Вене был еще и магазин возле их Людвига, а еще лавка на входе в Музейный квартал, рядом с книжным. Возможно, там гармония отыщется.

В любом случае данную сессию общения с космосом или с чем-то еще безответным пора сворачивать. Приехал все же в любимый в какой-то степени город. Тогда надо выпить еще один кофе в Шоттенторе, тем более что там можно и курить, не то что в гостиной пансиона.

Да, внизу этой широкой и не без мрамора лестницы дома-дворца, где на третьем этаже располагался пансион, имелся древний чугунный, крашенный белой краской умывальник. Конкретный рукомойник-раковина с готическими буквами: Graz gegr., то есть – gegründet в 1886. Верно, был сооружен специально под ту самую воду горных источников, которую притащил в город бургомистр Луегер. Общий вид портил кран, который был не то что не историческим, а самым простым. Такой можно купить на рынке вторичных предметов сантехники в любой точке света. Стальной, что ли, с черной пластмассовой нахлобучкой. Такие разве в общественных туалетах на железнодорожных станциях еще увидишь – а здесь гордо торчал под широченной мраморной лестницей с трехметровыми – в высоту и ширину – окнами. Был исправен, да.

Здесь нужна точность. Уже и по отношению к самому термину, являющему собой в обиходе нечто маловразумительное. Он потому что непонятно из какого контекста и анатомии чего. В городе Вена – в силу его заполненности различными, чрезвычайно плотными связями – нехорошо употреблять обобщения. Разумно уточнить: просветления личных страстей. Основной из которых – требующих просветления – является, безусловно, тяга к личной неопределенности и смутности устройства личной анатомии: но это уже не общие метафизические положения, а конкретная страсть конкретного субъекта, в данном случае – первого лица, который ведет изложение.

Первый раз в Вене я оказался в апреле 2007 года, на политологической конференции. Тогда жил в Хитциге, это следующая станция за Шёнбрунном; парк своим дальним краем примыкал к улице, на которую выходил отель. Но главной там была другая штука: сама станция метро «Хитциг». Зеленая линия, U4. Выход там на мост через реку Вена, а та уже сама чудесна: громадная набережная, выложенная чем-то каменным, русло внизу на десятиметровой, наверное, глубине. Там еще одна двусторонняя набережная, а в середине уже собственно русло, по жалкой середке которого течет немного воды, ручеек. Говорят, что весной, когда тают Альпы, воды много. В том апреле не было много. В мае 2008-го не было тоже.

На мосту – скульптуры, громадные орлы, держащие в когтях лопату и кирку; это почему-то называлось мостом Джона Кеннеди. Дальше, в сторону окраины, виднелись уже двухэтажные улицы, а вот идя по мосту в гостиницу, я обнаружил иллюстрацию к известной цитате про «не луна, а круглый циферблат сияет мне». Возвращаясь в отель к ночи, обнаружил по правую руку – чуть поодаль – круглую белую луну. Полнолуние, видимо. Наутро же оказалось, что данный полнолунный круг был именно что циферблатом – кирхи, в темноте не видной. Циферблат был большой и подсвечен очень белым светом. Тогда – в 2007 году – подобные цитаты еще обладали какой-то шагреневой, остаточной существенностью. К этому году уже иссякшей.

Первое венское просветление тогда и произошло, в апреле 2007-го. Политологические бормотания занимали время до вечера, а вечером я наконец отправился в центр. С тех пор я там редко бываю, за исключением упомянутой уже будки с вином на Грабене. Вообще возле нее обычно славная публика: средних лет, с хорошими лицами, аккуратно одетые – будто после оперы. Стояли тогда приятной группой сбоку, пили вино, разговаривали.

Допив свое, я пошел в сторону Карлсплац, на метро, но перед тем как спуститься в порочный переход, всегда полный наркоманов и негламурных фриков, решил покурить. Лавочек там нет, я сел на бордюр сбоку от Оперы, почти у спуска в переход, лицом к отелю «Бристоль». Темно, справа Ринг, ходят трамваи, сзади – опера, слева – Картнерштрассе и, далее, Штефандом; перед носом – сияющий всем подряд «Бристоль». И тут в голову пришла мысль: а ведь я же есть. В своем теле и возрасте, среди всей этой мировой истории, разнообразных стран, людей и даже солнечной системы, а также прочих уровней бытия, я – каким-то образом себя осознающая и ощущающая точка – существую. Ну, конкретно существую. Стало очень смешно, так что явно просветление.

В следующий раз просветление я получил на том же месте, в мае 2008-го. Разумеется, помня о предыдущем случае, я пришел туда уже специально, причем – догматично повторив маршрут через красное вино. Оно, между прочим, тут называется никак, Rot Weine, и все. Остальное там еще имело названия (колбаска такая-то), а вино – нет. Это правильно, так бы и остальное: пиво, водка, еда – что там в этих деталях? Тем более что все понимают, что означает здешнее вино.

Что пришло в меня в тот раз? Не слишком принципиально новое. Сижу я снова на бордюре среди космического и исторического изобилия, сбоку от оперы и напротив отеля «Бристоль». Причем, после прошлогоднего опыта, уже не вмещаясь в свои антропоморфные рамки. Я же, например, существовал даже относительно какого-нибудь хлористого натрия, а уж какой тут антропоморфизм. Так кто же я тут, раз уж я, как таковой, существую где-то и в полном вакууме?

Видимо, в данном случае я еще и некая субстанция. В самом деле, если уж я существую и в здешних обстоятельствах, но – одновременно – не прерывая связи со своим абстрактным бытием в вакууме, то я еще и какая-то субстанция. Точка из вакуума никак бы не сумела тут обустроиться, да еще и получать от этого удовольствие. Результат расплывчатый, но с ним можно что-то делать дальше. Представим себе, что вы медуза или нечто еще более разжиженное, и оно тут как-то перетекает и участвует, интересно же. Должен быть компромисс между чистым существованием и наличием здесь. Какая-то промежуточная субстанция, склеивающая эти части, быть должна? А как иначе обеспечить вменяемое присутствие? Вот и считаем носителя этого присутствия некой субстанцией, физический состав чьей материализации совершенно вторичен.

Дальше прогресс пошел быстрее. В сентябре того же 2008-го я не успевал выбраться в Вену из Швехата. По дороге из Москвы в Краков мысли о просветлении меня не волновали (надо было думать, как добраться до места, там не все было очевидно), а вот по дороге обратно я подумал: да какая разница, что я не возле оперы, зато я в Вене. Выпил кофе, вышел покурить на верхний ярус аэропорта, где и обрел следующее просветляющее уточнение в виде вопроса: а как тогда эта субстанция все же соотносится с моей тушкой? Как она технически овеществляется в виде меня? Тут, конечно, важен вопрос, главное – его задать, а уж способов объяснить полно. Хоть через мозг, а то и через какую-нибудь акупунктуру, не говоря уже о гипотетических каких-нибудь дырках или клеммах соответствующего назначения. Ну, как-то пристраивается. Есть какие-то в теле контакты. На просветление эта идея не очень-то тянула, напротив – могла повлечь за собой тупиковый ход мыслей на тему объяснить себе все на свете.