Вена, операционная система - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Левкин cтр.№ 28

В общем, сначала с него убрали скоростные поезда, он стал региональным, а потом еще и часть региональных маршрутов перевели в Spittelau, неподалеку, и вокзал уже вовсе сходил на нет. Здание кое-как использовалось, очень маленький вокзал, в его прихожей была забегаловка, но, похоже, по случаю воскресенья горячего там не было, а выяснять лень, потому что буфетчица сама пила пиво с каким-то завсегдатаем – не отвлекать же. Тем более что и пара других посетителей тоже не ела, а занималась пивом.

Примерно сориентировался и пошел в сторону ближайшей станции метро. Она оказалась неподалеку от вокзала и называлась «Friedensbrücke», о ней я раньше не имел никакого представления. То ли мост умиротворения, то ли мост мира. Традиционная, бело-зеленая. Только она была прекрасной: там все время пусто – нету никого. Ну то есть я постоял под навесом у входа, выкурил сигарету: никого. Никто в нее не зашел, никто не вышел. В Вене вообще не предусмотрены ни билетные кассы, ни смотрительницы на турникетах – турникетов там нет. Там есть лавки «Tabak» на входе или внутри, билеты они тоже продают, но здесь в воскресенье не работала, и станция действовала в полной пустоте. Горит белый круглый шар над темно-зелеными входными дверями, в стекле дверей шар отражается уже желтым. Внутри черно-белая плитка на полу: шашечками и полосами. Зеленые двери в боковых стенах, пара окон в стене. Рельефные чугунные колонны. Не толстые, покрашены еще более темным зеленым цветом. Под потолком еще два светящихся бело-желтых шара. Гнутые турникеты – то есть не турникеты, а гнутые трубы, между которыми и проходят. Лестница и – слева у стены – один эскалатор на подъем. Возле него красный стоп-кран – единственная тут штука, которая не зеленая, не черная и не белая. А нет, еще компостеры билетов темно-синие – те коробки, в которые суют билеты, чтобы проштамповать время. Плюс они светятся точечными зелеными огоньками, по два на каждый. Дальше уже лестница, ведущая вниз, на платформу. Помещение станции в сумраке, лестница уже сияет белым, потому что там окна и светло. Лучшего перехода на тот свет не придумать. И да, совершенно, пусто. Потому что эта проходная туда не так чтобы лично для тебя, но для семи-восьми человек в сутки, чтобы все было логично, учитывая, какой процент людей интересует тебя и наоборот. Должны же нам обустроить хотя бы такую отдельную опцию?

Сбоку течет канал, его видно сквозь окна лестницы. Какой-то очень бурный, оживился весной, потому что снег в горах тает, что ли. Словом, у меня тут почти встреча своего отсутствия в Вене с появлением в ней. Как-то это в пустоте «Friedensbrücke» фиксировалось, догружая мозг еще каким-то горбом. Ну, или позвоночник утолщали здешние виды. Что-то добавилось, несомненно. Граммов на сто, сто двадцать.

Но теперь воскресенье, проблема с едой – по дороге было закрыто совершенно все. Впрочем, на соседней, кажется, станции было довольно оживленно, там какой-то пересадочный узел. Значит, еда там должна быть. Доехал и – да, она там есть. Пиццерия хоть и закрывалась, но мне достался последний кусок пиццы и чай. Вот же погода: мало того, что эта станция выходит на какую-то заводскую трубу, разукрашенную а-ля Хундертвассер, так рядом с пиццерией еще и двери на улицу в сторону трубы, а ветер уже повалил все стулья на террасе и гнал теперь воду через дверь внутрь помещения. Люди изредка выходили через эту дверь и обреченно шли в сторону трубы – похоже, где-то там пересадка на S-бан, станция и была тем самым Spittelau, которое отобрало маршруты и пассажиров у Franz-Josefs-Bahnhof’а. Им там метров сто идти, не меньше.

Между тем надо заканчивать эту mission: с утра в аэропорт, а сегодня идти больше некуда, разве что в кино – но уж лучше вернуться к университету, доехав до Шоттентора, вдруг там будет работать какая-нибудь кофейня. Потом еще на Вестбанхоф в мини-маркет за едой, но это уже только бытовая необходимость.

Почему-то выход на Schottentor для меня всегда оказывается зоной какого-то личного, совершенно необъяснимого счастья, почти счастья. Это пересадка с U2 на трамваи. От трамвайной остановки чуть поодаль виден собор в парке Фрейда – тот, что с прозрачными двумя башнями, малоиспользуемый. В переходе много всяких лавок – кофейни, какая-то японская еда, булочная, цветочные. Есть даже магазин «Kuppitsch», в котором продают уцененные книги издательства «Suhrkamp», серийные, карманные и щуплые – явно для студентов университета, он же рядом. Беньямина, например, за 3.90 евро против исходных 7.80; на обрезе вручную штампом оттиснуто «Mängelexemplar», как и на всех прочих продающихся там цуркамповских. Ну, с дефектом. А в кофейне, которая показывает еще и декоративные цены в шиллингах, можно курить. Да, в Вене надо заказывать не эспрессо, а браунер. Kleiner Brauner. Но теперь, в воскресенье, это кафе не работало, тут вообще ничего сейчас не работало. Только одна, совсем уж будто уличная стойка с жидким кофе и чаем из пакетиков с лежалой сдобой.

Сквознячное место, а почему-то легкое, будто оно заставляет шевелиться неведомые шерстинки, находящиеся в неизвестной части организма. От этого делается приятно, но они же не будут шевелиться вечно, даже тут, в этом месте, где они шевелятся пока по неизвестной причине. Должна быть основательность: раз уж я в этом городе, то в нем должна быть своя коробка бирюлек, которые по-своему копошатся внутри меня, заставляя своим шевелением ощущать разные желания – в той или иной степени реализуемые здесь. Или не реализуемые, хватит только ощутить их наличие. Иначе-то как в городе жить, именно в этом? Иначе получится, что все равно где, а это глупо. Но тут – пусто. Рассчитывал на что-то, а все закрыто, потому что выходной. И нет никакого частного, личного резерва для того, чтобы прожить это воскресенье. Тут сегодня пусто и неуютно. И никакой радости.

Но если здесь уже скучный город, то, значит, вписался и началась уже личная жизнь, а она хочет и требует привязок – потому что нельзя же постоянно быть сырой субстанцией, равно ощущающей себя повсюду. Надо как-то согласовывать и всю свою остальную длину. Понятно, со своими неповторимым существованием и субстанцией не пропадешь нигде, но надо же дать в себе место и чужому – которое тоже окажется тобой. Ну да, любые персональные изменения могут быть как очень маленькими, так и очень большими, но все равно получаются маленькими. В энтузиазме-трансе-эйфории можно сделать много чего, а потом все равно окажешься в своей пустой комнате, и что ты будешь там делать? Не ежедневный же Нам Джун Пайк или те же «Спейс инвэйдерсы», стен комнаты не хватит на ежедневные пиктограммы.

Как понять: это ты просветлил чувства настолько, что отсутствуешь уже почти всегда, или так обнулились – в сравнении с разнообразием личных ресурсов – окрестности, что и присутствовать-то уже негде и незачем? Зато отсутствие не мешает возникнуть другому отсутствию, и они непременно свяжут себя с чем-нибудь – хоть со своим звуком; любое из них может быть выбрано за основу жизни. Ну вот да, зайчики, уточки, лягушки – желтые, зеленые, лиловые; пластмассовые.

Но как тогда их удержать в одной системе, какой для этого нужен еще волшебный элемент, как настроить такой механизм? За счет чего такая система всякий раз ненадолго возникала в Вене, всякий раз – при очевидном участии города? Все было бы решено, если постоянно удерживать границу своего окаменения. Но как это возможно, когда все, что находилось до границы, окисляется при ее переходе и сгорает, превращаясь – например, как здесь – в последовательность слов из черных букв?