Вена, операционная система - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Левкин cтр.№ 14

Who are you?

I’m Invader (that’s my alias). I always appear masked in public, so no one knows my face. Some people call me a polluter, others say I’m an artist. I prefer to think of myself as an invader!

What’s the Space Invaders project about?

The idea is to «invade» cities all over the world with characters inspired by first-generation arcade games, and especially the now classic Space Invaders. I make them out of tiles, meaning I can cement them to walls and keep the ultra-pixelated appearance.

Выясняется, что он вообще один – по крайней мере в базовой деятельности, фактически та самая ausdehnungslosen Punkt из 5.64, а то, что его повторяют/копируют, – вне его намерений и усилий. Он запустил вирус и не препятствует его жизни, да и как это сделать?

How many people are involved?

Just me. In the eight years I’ve been working on this project, I’ve traveled to 35 cities on all five continents with the sole intention of «invading» them! Having said that, people have sent me photos of Space Invaders in towns I’ve never set foot in! I see it as a positive thing, a kind of tribute. I did consider setting up a group strategy but it’s a hard thing to delegate. So while I don’t encourage this kind of copying, I don’t especially condemn it either.

Вот описание, почему ему понадобилась именно графика инвэйдеров:

What made you choose Space Invaders as the main character for the project?

Lots of reasons. I see them as a symbol of our era and the birth of modern technology, with video games, computers, the Internet, mobile phones, hackers and viruses. And «space invader» is a pretty good definition of what I’m doing… invading spaces!

Дальше технологический вопрос про кафель на стенах:

How do you stick them down? Do they ever get damaged or stolen?

I use extra-strong cements. Nothing lasts for ever, but if a thing’s worth gluing, it’s worth gluing well! It has been known for a disgruntled building owner or the council to tear down an Invader. As for «Invader thieves», nine times out of ten they end up with a few broken tiles; they’re too fragile to be prized off in one piece.

А вот и момент его выбора места, в том числе и угла той же Аугустинплац:

How do you choose your spots?

I go everywhere in the city, and I watch carrefuly. A spot is like a revelation… it jumps out at you.

Вряд ли он был таким же, как я, – интересы у нас явно разные. Но почему именно этот угол напрыгнул и на меня, и на него? При очевидном несоответствии остальных параметров жизни – ну, обиходных.

Но теперь надо быстро – пока тема в голове – досчитать технические параметры обрисованной выше субстанции. Конечно, она не имеет жесткого кода, иначе бы она не была неопределенной и смутной. Но она должна использовать какие-то коды, чтобы прикрепляться к действительности. Да, рассуждать о ней как таковой – тем более о ее особенностях – возможно только после того, как ощутил ее промежуточность: через факт личного отсутствия дополненного тем, что на холодном камне задница мерзнет.

Это не теория, а прагматика: субстанцию надо бы приспособить к жизни, сделать, что ли, ее копию, наверное – адаптированную, упрощенную. И ввести в личный бытовой обиход, превратив явленное отсутствие в фичу: для собственного бытового наличия, даже просто для удобства. Понятно, вся сфера компетенции отсутствия не найдет себе применения, но достаточно и того, что оно будет себя просто обозначать. Чем угодно, хоть желтой пластмассовой уточкой.

Понятно, это желание ad def противоречиво: вот уже в тексте сколько нагромождений из одной-двух простых идей. Причем смысл этого распухающего самопроявления банально сводится к тому, чтобы заполучить схему, которая бы позволила тут присутствовать, одновременно отсутствуя, причем – делая это на своих условиях. Но как иначе, когда именно ты знаешь, что тут за штука.

В общем, своего кода у субстанции нет, но есть коды прошивок, прикрепляющих ее к здесь. Тогда можно попробовать разрушить один их них – чтобы дать ей возможность выдраться из окисла, извлечься из упаковочной пленки. Но ведь резать придется именно по соединительному коду или вокруг него, его удаляя. Тогда что в результате? Процедура только нарастит соединительную ткань. Впрочем, подобное – в виде шрама – выпячивание кода сделает тайну наглядной, оформив ее частью жизни. Вот, видим, что у нас тут не оригинал, а окисел. Тут что-то к чему-то прикрепляется.

Но вот как определить, что тут еще является субстанцией? Имея в виду ее потенциальную цельность; это ничего, что сама субстанция здесь уже окисел. Внутри этой раковины еще что-то живое или уже сдохло? Вот некто – он еще субстанция, она еще есть у него внутри? Ну, все мы были вначале субстанциями, которые принялись окисляться, сшились с действительностью множеством разных кодов, функционируем в этой механике. То есть даже не частные случаи интересны; те, конечно, распознаются интуитивно, другое – точка невозврата, где субстанция утрачивает контроль. Все уже разложилось по набору кодов и реакций, а ей осталось догнивать без дела.

Вообще, если эти коды точные и выполняют свои функции, то их набор тогда просто как одежда, даже не как одежда, а фактически копия частной субстанции, ее проекция тут. Сложившаяся в определенный момент времени и уже немодифицируемая. Организм, настроенный на время и место. В принципе не так уж и плохо, на его век хватит. Другое дело, что любой код склонен быть зажеван рефлексиями и интерпретациями. А тогда уже просто черт знает что: организм при адаптации к окрестностям и себя потерял, и уточнить уже не может. Ничему своему он уже не соответствует, только общим местным обстоятельствам. И ничего не поправишь, контрольный пакет оригинала утрачен. Так вот, осталась ли там, внутри, субстанция или давно высохла?

Ладно, пусть она еще осталась, но как ей восстановиться в правах? Ясно, что локальных прошивок много – большие и маленькие, общие и частные. Но большие коды могут ощущаться малыми внутри себя или реально быть частями других кодов. Причем восстановление части может каким-то образом вызвать и восстановление целого. Например, если прямо мучить коды, как в случае здешнего, то есть венского, акционизма. Да, все в мощных шрамах, ну и что? А про здешний же психоанализ говорить неохота. Вообще, простуда всегда тянет за собой обобщения почему-то. С другой стороны, стал бы я в здравом уме заниматься подобными схемами? Конечно, рассуждения – это сухо: что ж, в данном месте читатель может представить себе что-нибудь приятное. Ну, не знаю… какие-нибудь свежие кусты, осыпанные желтыми и розовыми цветами (то есть один куст такой, другой этакий), – я их вижу с балкона.

Что касается прямых действий с кодами, то цель может состоять в том, чтобы вернуть субстанции управление неопределенностью – если она еще не высохла окончательно. Тут действие простое: надо попытаться доокислить вообще все, а то, что пока еще живое, – оно будет возражать, выкажет себя и попробует вернуть себе управление. Но это риск: где гарантия, что такая процедура не угробит остатки субстанции? Нет гарантий. И где она, субстанция, вообще может находиться?