Остров - читать онлайн книгу. Автор: Василий Голованов cтр.№ 59

Да, любимая, я мечтал привезти тебе в подарок прекрасную страну, а очутился на земле, где ничего не остается, как терпеть проклятие, довлеющее над нею. Потому что я не знаю, как снять его. Я закрою глаза и попытаюсь представить: зелень тундры, фигуру колдуна, склонившегося над землёй…

Осторожно раздвигая руками куртинку незабудок, он обнаруживает родник: бездонное око воды, вглядывающееся в него. И он тоже завороженно смотрит в это темное око, он целует его, впивая чистую ледяную подземную силу. Но вот вода тускнеет и становится как зеркало: один за другим мелькают в нём ворон, орёл, белая сова. Он поднимает с земли зеркало – серебряный бубен, увешанный колокольчиками, легонько встряхивает его – и духи тундры настораживаются. Он скажет пророчество. Он несколько раз звонко ударяет в серебряный бубен и начинает камлать. Куропатки испуганно порскают в разные стороны, заметив падающего с неба орла, казарки стаей бросаются с берега в море, чайки замирают на лету. Он исступленно ударяет несколько раз и грохот белого серебра, сравнимый разве что с грохотом большого оркестрового гонга в финале патетической симфонии, пробуждает его: он стоит на морском берегу, заваленном мусором, в разорванных сапогах и засаленной телогрейке, и зачем-то силится удержать под мышкой большую ржавую бочку из-под солярки. Он стар и пьян. И всё пророчество его – это хриплый, отчаянный крик погибающего существа. Ибо поверь, люди здесь чувствуют, что край времен наступил.

Я думал, что уйдя из поселка, мы расстанемся с проклятием смерти, которая там, в Бугрино, всё, всё исчернила своим крапом – ржавые остовы кораблей, разбитые настилы улиц, обветшалые дома, самих людей… Но я ошибся. Вот мы стоим на краю земли, на прибрежном песке. Везде вокруг нас – воды Ледовитого моря. Где-то за горизонтом – мир. Волны, набегающие издалека, изредка приносят и выбрасывают на берег вещи. Сложив эти вещи одну к одной, как буквы, мы, возможно, прочтем очень важное послание, которое позволит этот мир понять. Но пока многих букв не хватает и мы рассеянно перебираем рукой россыпь мировой азбуки. «С» – снаряд, снарядные ящики, спутанные веревки. «П» – противогаз, поплавки рыболовных стей. «Б» – бочки, бутылки, банки из-под пива. «В» – кусок вертолетной обшивки. «Г» – гвозди, вколоченные в брёвна. «К» – контейнеры для посуды… Алик и Толик вспоминают, как люди находили на Кошке бомбы, «ушастые» морские мины, оставшиеся от сплошных минных полей времен Второй мировой войны…

Полдюжины букв – скудновато для языка, пригодного для общения. Да и возможно ли оно? Вообразим себя на миг посланцами другой цивилизации, случайно приземлившимися на Колгуеве. Здесь, около бывшей пилорамы, где мы ночуем, или на Кошке, куда течением стаскивает весь прибиваемый к берегам острова мусор мира. Мы пытаемся, естественно, умозаключить, что происходит на приютившей нас планете. Мы ничего о ней не знаем, но быстро убеждаемся, что на ней существуют различные по сложности формы жизни, и что одна из них производит специфические материальные объекты, не являющиеся, непосредственно, отходами жизнедеятельности. Мы пытаемся постичь их назначение. И вот, постигаем… Повторяю, мы не знаем многого, почти ничего. Не знаем о затопленном в 1978 году возле Колгуева лихтере «Никель» с радиоактивными отходами, не знаем, соответственно, ни о базах атомных подводных лодок под Мурманском, ни о ядерном полигоне по соседству, на Новой Земле, ни уж тем более, о других базах и полигонах в более отдаленных уголках мира. Мы вообще ничего не ведаем ни о политической, ни о военной, ни о какой бы то ни было другой истории вида homo sapiens и судим о нем исключительно на основании того, что видим.

Катастрофа. Она только что произошла или происходит в настоящий момент. Вот единственное умозаключение, которое, не кривя душой, можно сделать, изучая следы человеческого обитания на доставшемся нам клочке земной поверхности. Мы вынуждены оговорить, что это суждение очень частное. И весьма вероятно, что оказавшись в иных уголках Земли, мы сделали бы о человеческой деятельности иное умозаключение. Но ничего не поделаешь – мы в роли неких посланцев очутились здесь и видели безумие мира. Оно близко. Оно грызет мир без устали, как крыса. Оно торопится, пока некому остановить его и Земля осталась без богов. По крайней мере, земля Колгуева. Ибо боги не для того, чтобы отпускать грехи и исполнять желания. Боги для того, чтобы удерживать мир в равновесии, чтобы люди знали, что существенно, а что нет. И поступали бы по существу.

В книге Ады Рыбачук, которая Колгуев представляет земле прекрасной и очень еще близкой мифическому началу времён, есть такой эпизод: собрав чумы, ненецкие женщины подметают тундру гусиными крыльями, чтоб на месте стойбища не осталось ни соринки… После всего, что довелось увидеть, пример столь благоговейного отношения к Земле кажется красивой выдумкой. Но это не выдумка. Сквозь покровы нашего времени следы подобного отношения вполне еще различимы. Собственно говоря, это следы богатейшего когда-то мифопоэтического узора, во многом общего для всех северных народов, в котором человек сплетен живыми и неразрывными нитями со всем, что его окружает.

В свое время Тревор-Бетти, по-видимому, посчитал ненцев народом, испытавшим влияние христианских миссионеров и утратившим собственные верования. И хотя самоедские вырезанные из дерева «болваны» очень интересовали его и одного он даже купил за пять рублей, круглую в те годы сумму, он, тем не менее, остался слеп к необыкновенному дару человека, с которым три месяца прожил бок о бок – того самого Ивана Пурпэя, о котором мы вспоминали уже. А ведь он был самым могучим шаманом Колгуева!

Из самого описания часовенки на Шарке, принадлежащей кстати, Ивану же [27] , из вскользь оброненного упоминания о том, что передняя её использовалась под склад для хранения ворвани – совершенно ясно, что христианство осталось для ненцев религией чуждой, а главное бесстрастной, холодной. Ни малой толики того страстного, самоотреченного чувства, которое вдохновило старообрядцев в поход на Колгуев, мы в ненцах по отношению к христианству не обнаружим. В их рассказах о староверцах странным образом смешиваются жалость и непонимание. Аскеты и отшельники духовно абсолютно чужды людям тундры. Всякое умерщвление плоти и вообще некоторая устремленность к смерти, которая лучше и чище жизни – им, которым всё вокруг кажется живым и одухотворенным, совершенно непонятны. И непонятен им Бог, который во имя жизни вечной «запрещает» есть людям сырую рыбу и сырое мясо, тем самым обрекая их на смерть. Оленеводам и охотникам такой Бог не нужен, им нужен сильный и жизнелюбивый Бог, который послал бы им верную удачу и изобилие. Вот почему вторично Христос появляется на Колгуеве совсем в другом обличье, нежели в первый. Это не Исус-мученик, не Бог-искупитель, не Слово живое, ставшее делом – и в этом смысле никак не пример для подражания, как для старообрядцев, убежденных, что они буквально шествуют со Христом. Для ненцев он своеобразный идол, икона, символ сурового и нетерпимого к баловству русского, хозяйского бога.