— Я тебя еще вчера ждала.
— Надо было подумать.
— Тебе никто не говорил, что много думать вредно?
— По тебе и видно.
О, мы сегодня злые!
Как же — обидели его, какая-то человеческая замухрышка «нет» сказала. Что ж, сам виноват, надо было прежде думать, видел ведь кого выбирал. А я простушкой никогда не была.
Отвечать на такое было выше моего достоинства. Да и первой начинать разговор как-то больше не тянуло. Пусть сам говорит, раз пришел.
Кстати, я действительно думала, что он зайдет на огонек. Не все же чертягам за него говорить, это ведь не честно — их четверо, а я одна.
А он стоял и молчал, будто я в чем-то виновата.
Все тот же черный балахон до пят, капюшон, закрытое тенью лицо. Даже если зажечь тысячу огней и стащить с него это безобразие, магия все равно не позволит мне увидеть его, это было и так понятно. Только искушение от этого не становилось меньше.
Сейчас-то чего таиться, вроде здесь я, и как выяснилось, все так же его невеста. Сними он с себя эти покровы, может и я бы открылась. Но он молчит и не двигается, только смотрит.
Чувствую я это. И то, как пробегает по спине холодок и накатывает жар тоже.
Что поделать, ведь я всего лишь влюбленная в демона девчонка.
Глаза потихоньку начинают распирать слезы. Уже почти ничего не видно. Только и остается, как помешивать варево, лишь бы он не видел этого безобразия.
Ну как это возможно, любить-то я его люблю, но иногда так прибить хочется.
— Ты очень сильно изменилась, Лилит.
О, голос прорезался?
— Все меняется. В какую хоть сторону-то?
— В тебе появились горечь и боль.
— Еще бы.
— Ты же знаешь, если бы мог что-то изменить, я бы это сделал.
— Знаю. Все было решено заранее. Цепь чужих решений, разрушивших мою жизнь. Теперь я никому не позволю решать за себя. Если что не так, уж лучше буду ненавидеть себя.
— А ты меня ненавидишь?
Как же, соврешь тебе, пожалуй.
— Временами.
— А остальное время?
Так я тебе и скажу.
— А в остальное время я вообще предпочитаю не чувствовать. Так знаешь ли легче. Руки не тянутся к чему-то холодному и острому.
Легкое прикосновение к основанию шеи заставило вздрогнуть. Я замерла, как испуганный заяц.
— Я могу вылечить тебя от этого. Вся твоя защита может сгодиться на пару минут развлечения простому асуру, но не мне. Зачем, если твоя душа и так принадлежит мне.
Его пальцы скользили вдоль моего позвоночника, а голос был таким тихим и гипнотизирующим, я невольно едва не поддалась очарованию. Не стоило ему в конце своей речи допускать эти собственнические нотки.
Вот я и встрепенулась.
— Не смей! Я больше никому не отдам то, что принадлежит мне. В том числе и душу.
— Меня ты тоже не отдашь? Я ведь тоже принадлежу тебе.
— Тебе расписку написать — «претензий не имею»? Может, тогда меня оставят в покое.
— Ты можешь исписать хоть тысячу листов, — голос-то стал куда жестче, — это ничего не будет значить. Все самое главное написано вот здесь, — коснулся он моей руки, на которой царила вечная весна. — И этого уже не стереть. Как не вырвать мою душу из твоей и наоборот.
Ну зачем он так? Мне же больно, разве не видно?
— Я ни о чем не просила. И хочу просто жить.
— Разве я тебе мешаю? Ответь мне прямо, Лилит. Ты хочешь быть моей женой?
И что ему ответить? С переменным успехом? Или решу, когда увижу его лицо? А может то, что два с половиной года было слишком много, но шесть — слишком мало? Что я должна ответить ему? Что?
— Посмотрим…
Он вздохнул. И опустил голову.
Ну, прости! Мне тоже нелегко говорить любимому «нет».
— Хорошо, — вполне так миролюбиво ответил демон. — Впереди у нас вечность. А отец спокойно проправит еще ни одну сотню лет. Я не буду тебя торопить. Просто знай — у тебя есть к кому и куда возвращаться.
Осторожно, словно опасаясь, что убегу, он обнял меня и прижал мою буйную головушку к своей груди. Только я ничего против не имела.
— Ты правда меня отпускаешь?
— Правда. Надеюсь, не навсегда. — Я почувствовала, как он улыбается. — Мы всегда будем с тобой. И больше не допустим прежней ошибки. Ты мне очень дорога.
— О, а как я себе дорога! — попробовала пошутить я.
Он провел ладонью по голове, и я знала — больше не злится.
Вместо этого демон стал таким мягким, таким нежным, что я сама потянулась к нему. Уж не знаю, то ли целуются асуры как-то по-особому, то ли я такая разборчивая, только таких ярких чувств больше ни с кем не испытывала. Он лишь коснулся, а я уже как дышать забыла.
Сначала архимаг долго смеялся.
Я бы его поддержала, если бы от этого не зависело мое будущее.
Еще бы — приходят к нему, ректору Академии магии, четверо в плащах, тащат за руку несколько упирающуюся девицу (ну не хотелось мне быть высмеянной) и прям с порога требуют для нее диплома магианы. Притом кто-то особо наглый добавляет — «с отличием». Ух, я ему покажу! Девица стоит, глазами хлопает да упорно пытается вырвать-таки свою ручку из чужой хватки и смотаться, отделавшись испугом. Это лучше, чем позор.
Когда первый приступ смеха прошел, архимаг ткнул корявым пальцем в некое чудо, хлопающее ресничками, аж ветер поднимался. Дурак, ветер поднимался ни от моего моргания, а от того, что у кого-то заканчивалось терпение. У кого-то очень сильного.
— И за какие такие заслуги я должен дать этой выскочке то, что некоторые заслуживают десятилетиями?
— За талант, — хмыкнул гость.
— Ага, к разрушению и мелким пакостям.
— Не таким уж и мелким, — возмутилась я, считая своим долгом это продемонстрировать. И размахнувшись, шлепнула его ладошкой в лоб. Словно только этого и ожидали, звездочки кинулись в пляс. Я радостно хмыкнула, поймала одну из них и покрутила в пальцах.
В голову пришла забавная идея. Быстро припомнив заклинание, я прошептала его. А затем запустила возмущенно пищащей звездочкой в стену. Попутно срезав верхушку разросшегося фикуса на столе архимага, она врезалась в стену и глубоко погрузилась в дерево, лишь два лучика болтались на воле.
Хм, не плохо! А если внести изменения в уже существующие заклинания, то получится, что каждый раз, когда вас бьют в лоб, дают вам дополнительное метательное оружие.
— Мой… Мой фикус! Мой коллекционный фикус! — закричал архимаг, трясясь над растением.