Жили-были на войне - читать онлайн книгу. Автор: Исай Кузнецов cтр.№ 14

– А кто их, баб этих, поймет… – пожал плечами Марат Гаврилович.

– Да уж, одно слово – бабы, – согласился Голубков, утирая рот тыльной стороной ладони. – Ну, что пишут из дома? Радуются нашим победам? А?

Поговорили немного о родном городе, и Голубков ушел.

О Говяде больше не было сказано ни слова.

Второй взвод третьей роты, в котором числился Степан Говяда, занимал небольшую гостиницу под названием “Гольденер Шванн”, что в переводе означает “Золотой лебедь”.

Солдаты, если не дежурили на мосту и не шатались по городу, заглядывая в пустующие дома в поисках трофеев и в непустующие – в расчете развлечься с более или менее покладистой немкой, проводили свободное время в гостиной, обставленной мягкими креслами и диванами.

Сержант Стариков с помощью цветных карандашей пририсовывал на огромном портрете Гитлера петлю, затянутую на шее фюрера. А наш герой любовался золотыми часами, найденными в каком-то брошенном доме. Часы были карманные, с крышкой. Если нажатием кнопки крышку открыть, то они играли музыкальную фразу из немецкого гимна “Дёйчлянд, Дёйчлянд юбер аллес”. Говяда, как завороженный, открывал и закрывал крышку, с блаженной улыбкой вслушиваясь в мелодию.

– Махнемся? – предложил ему пройдошливый Витька Шерстобитов, показывая кинжал в серебряных ножнах.

– Не-а, – осклабился Говяда. – Я их деду подарю.

– А на что ему часы? Старики на время не смотрят.

– Музыку будет слушать, – все так же улыбаясь, сказал Говяда. – Он музыку очень обожает, на балалайке играет – заслушаешься.

То, что деду Степана девяносто два года, а он еще работает на пасеке, знали все.

– Так он этой твоей музыкой всех пчел переполошит. А кинжал – вещь полезная, и хлеб тебе резать, и мясо, а в случае чего и защита! – не унимался Витька. – Ну, махнемся?

– Не-а, – повторил Степан и спрятал часы в нагрудный карман.

– А у деда твоего такая же задница, как у тебя? – спросил кто-то.

– У деда-то? Не, у деда зад тощий, – засмеялся Говяда, – как у козленка, можно сказать, и нет вовсе.

– Да, – задумчиво сказал Стариков, – повезло тебе, что зад у тебя отцовский, а не дедовский, тощим задом ордена не заработаешь.

Все засмеялись, в том числе и Говяда.

– Ну, Степан, вернешься домой, Машка – твоя! – не без зависти сказал рыжеватый паренек, тот самый Ильчук, что был из одного села с Говядой. – За орденом она и про твой зад забудет. Только не рассказывай, как тот орден тебе достался, – засмеет.

– Не засмеет, – уверенно заявил сержант. – Орден, он и есть орден. Только его еще получить надо. И между прочим, домой вернуться. Война пока еще не кончилась.

И тут в гостиную вошел долговязый, усыпанный веснушками солдат в голубых погонах, один из двоих, составлявших подразделение старшего лейтенанта Голубкова.

– Рядовому Ильчуку приказано срочно явиться к старшему лейтенанту Голубкову! – объявил он. – Срочно!

Все молча глядели на Ильчука. Тот побледнел.

– Кому? Мне? – спросил он растерянно.

– А то кому? Ты один у нас Ильчук. Пошли!

Ильчук обвел притихших солдат испуганным взглядом и покорно последовал за посланцем СМЕРШа.

Тем временем Марат Гаврилович сочинял для Говяды подвиг, достойный ордена Красного Знамени. Пожертвовал даже ему один из тех, что сочинил для себя. Такой уж он был, Марат Гаврилович. Возмущался, негодовал, обзывал Говяду разными поносными словами, но стоило ему взять перо, как сам Говяда куда-то исчез, а на его месте оказался настоящий герой, статный, мужественный, с риском для жизни спасающий решающую для победы переправу.

Перечитав написанное, Марат Гаврилович, довольный собой, принялся за компот, на этот раз грушевый, попутно размышляя о том, что хорошо было бы собрать все написанные им наградные и напечатать отдельной книжкой, а на обложке, рядом с именем автора, – знак понтонеров, якорь и скрещенные топорики. Это был бы подлинный гимн мужеству понтонеров!

Утром, положив на стол майора Лосева свое сочинение, Марат Гаврилович, застенчиво улыбаясь, следил за выражением лица начальника штаба. Но тот читал, как ему показалось, без достаточного внимания. Майор выглядел мрачным и после затянувшегося до поздней ночи, если не до утра, празднования дня рождения не вполне протрезвевшим.

Кончив читать, Лосев долго тер лоб, потом, вздохнув, стал бессмысленно перебирать лежавшие на столе бумаги.

– В общем, так… – проговорил он наконец, не глядя на писаря. – Представления на Говяду посылать не будем. Нету больше Говяды.

– Нету? – не понял Марат Гаврилович. – Как это… нету?

– А вот так! Нету, и все. Увезли Говяду.

– Куда?

– А об этом ты у своего земляка спроси, – сказал он, как-то странно взглянув на писаря.

Расспрашивать старшего лейтенанта Марат Гаврилович, разумеется, не стал и удовольствовался слухами. Говорили, что Ильчук на допросе заявил Голубкову, что Говяда активно сотрудничал с немцами, выдавал им партизан, заходивших в село. Был и вовсе дурацкий слух, будто Говяда не Говяда вовсе, а самый настоящий немец, оставленный для проникновения в ряды армии с диверсионными и шпионскими целями. Впрочем, в то, что Говяда – немец, мог бы поверить только тот, кто не видел его своими глазами и не слышал, как он произносит букву “г”.

Вообще-то Марат Гаврилович мог бы радоваться, что Говяда не получит никакой награды за свой нелепый подвиг. Однако не радовался. Конечно, не такой уж это великий подвиг – заткнуть дыру в понтоне собственной задницей, но все же и не повод, чтобы отправить человека в лагерь. А то, что арест Говяды непосредственно связан с его подвигом, Марат Гаврилович не сомневался. Почему-то вспомнилось, как в тридцать седьмом их соседа арестовали за то, что в его сортире нашли газету с портретом товарища Сталина.

После ухода писаря майор Лосев достал из заднего кармана узенькую фляжку и, сделав пару глотков, поморщился, облегченно вздохнул и отправился к переправе.

На мосту было все в порядке, машины шли без заторов, и Лосев, еще раз приложившись к фляге, собрался уходить, когда вдруг увидел сидящего в понтоне Ильчука с разбитой в кровь физиономией.

– Что с тобой? – спросил он, нагнувшись над ним.

Но Ильчук только охнул и застонал.

– Упал с настила, – равнодушно сказал стоявший рядом сержант Стариков. – Упал, знаете ли, прямо мордой. Нехорошо упал.

Майор пристально посмотрел на сержанта. Тот усмехнулся:

– Да вы не беспокойтесь, товарищ майор. Все в порядке. До свадьбы заживет. В другой раз будет осторожней.

Лосев чуть заметно улыбнулся и одобрительно кивнул. Сержант, откозыряв, отошел. А майор снова отхлебнул из своей фляжки и направился обратно в штаб.