– Как строились взаимоотношения с летчиками-штурмовиками?
– Отличные были взаимоотношения. Правда, у нас были к ним претензии. У них стрелки прятались. Некоторые хитрые – доставали где-то бронированные щитки и за них прятались. У него выбиваешь из хвоста, а он, вместо того чтобы стрелять, спрятался.
– Самый опасный немецкий самолет какой? «Фоккер» или «мессер»?
– Для меня безразлично. Я ни тех, ни других не боялся. У меня вообще не было ни переживаний, ни страха. По-видимому, мне не доставалось.
– Как был устроен быт летчиков?
– Пока по нашей территории шли, жили в землянках. Их строили для каждой эскадрильи. Но мы только спали в них, а так мы целый день на аэродроме или в полете. На аэродроме тоже была вырыта землянка для командного пункта эскадрильи. Чем занимались в нелетную погоду? Ее не было, нелетной погоды. «Илы» поднимали почти в любую погоду. А раз они летят, то и мы с ними. Между вылетами играли в домино. Карты у нас не приживались.
Кормили прекрасно. Аппетит всегда был. Вечером 100 граммов давали, если боевой вылет есть. Если два вылета, то 200 граммов. Это чтобы напряжение снять. Давали и курево. Я курить начал в 43-м, закончил в 70-м. В эскадрилье все курили. Немцы тебя как погоняют, ты покрутишься, домой придешь – две штуки подряд выкуришь, тогда ничего.
Летом летали в брюках и гимнастерке. На ногах сапоги. Ордена, документы – все с собой брали. Зимой сначала летали в комбинезонах, потом нам выдали куртки. На ногах унты. Шелковых платков нам не выдавали. Приходилось подшивать воротничок из простынь, что помягче. Но все равно бывало, что натирали шею.
– Плечевыми ремнями пользовались?
– Все время. Надо, чтобы голова вертелась, а не туловище.
– В отпуска отпускали?
– Только после войны. Какой отдых на войне?! Как в 1943 году попали на фронт, так до 48-го никаких отпусков. Полк на переформировку не уходил, только получал новую технику. Переформировка – это когда потери большие. У нас 22 летчика полк потерял с начала войны. В нашей эскадрилье двое погибли – Химушин
[132]
и еще один, фамилию не помню. В остальных эскадрильях побольше потери были. Они потеряли по 10 летчиков. Чья это заслуга? Командира эскадрильи. Много летчиков погибло, пока полк на «харрикейнах» летал. Жуткая машина была. Нам в школе дали «харрикейны» – сразу 4 или 5 курсантов разбилось. Мне повезло. Я на нем не летал.
– Как погиб Химушин?
– Перед Курской дугой их с Сашей Ширяковым посылали на разведку. Каждый день в одно и то же время на одной и той же высоте в течение месяца. Их при возвращении подловили 4 аса. Облачность была тысячах на двух и метров 400-600 толщиной. Они шли под облаками. На подходе к линии фронта их атаковала пара. Химушин дал команду Ширякову находиться под облаками, а сам полез за облака. Только в облака вошел – и выходит. Пошел вниз. Видимо, когда он вышел, ему верхняя пара, что была за облаками, и врезала. Снизу облаков пара и сверху облаков, понятно. Он выпрыгивал уже на нашей территории и ударился виском о стабилизатор. Парашют раскрыл, но приземлился мертвый. Его пехота привезла на аэродром. Мы его в Купененске похоронили. Летчик сильнейший.
– Что вы можете сказать о командире полка?
– Кузнецов
[133]
был сильнейшим летчиком. Летал много. Часто водил группы. Мы как-то шестеркой пошли под Губин на «охоту». Встретили группу «фоккеров». Их 36, нас 6. Он решил ввязаться в бой. Дает команду: «Атакуем!» По газам и вверх. Он на Як-3. У него одного в полку Як-3 был, а ведомый его Леша Пенязь отстал, потому что он на Як-9Т был. Когда он дал команду «атакуем», Забырин только перевел самолет в пикирование. Я глянул – валится «як», а над ним «фоккер» проходит. Я даже не успел выстрелить, так быстро это все произошло. Посмотрел, Як-3 – командир, в фюзеляже дыра. Надо прикрывать. Ему «фоккер» огромную дыру в фюзеляже сделал и едва не перебил тягу руля высоты. А Колька орет: «Костя, Костя! Где ты?» Что я ему отвечу? У меня же нет передатчика. Орал, орал. Я подошел, покачал крыльями, показал, что у него дырка такая.
И мы потихоньку пошли домой. Я его сопровождал до самой посадки. Колька прилетает: «Где ты был?» Я ему сказал, где я был. Они там штук семь «фоккеров» сбили. Когда до Забырина дошло, что командира нет, он дал команду выходить из боя. В том бою больше никого не потеряли, но Лешку Пенязя ранили. Снаряд отбил ему ручку управления вместе с мизинцем, но он смог посадить самолет.
– Когда последний раз встречались с истребителями противника?
– Весной 1945 года. Наверное, в конце марта – начале апреля. Взлетали тогда с грунтового аэродрома. Грязь была такая, что, пока взлетаешь, радиатор забивался ей напрочь! Ким придумал сделать фанерную заслонку, которую летчик сбрасывал, как только самолет отрывался от земли. Мы взлетали с Колькой на разведку. Идем. Он кричит: «Костя, видишь «фоккеров» 16 штук?» Нам задания не было атаковать. Я покачал крылом: «Вижу». Вдруг команду дает: «Атакуем». Пошли в атаку, и вдруг он выводит самолет, я за ним. Назад глянул – «фоккера» за нами. Все ближе, ближе, у меня скорости нет уйти от них. Смотрю, сейчас будут палить. Я тогда переворот и им в лоб, а он лез вверх. Я эту кучу «провернул» – иду на них в лоб и стреляю со всех точек. Они в разные стороны. Вниз проскочил, думаю куда. Глянул, где Колька, а он уже подходит к облакам. За ним четверка. Я посмотрел – в хвосте никого нет, и на лес спикировал, спрятался. Теперь смотрю за ним. Что он будет делать? Вдруг кричит: «Костя, я ухожу в облака». Я думаю: «Дурак, куда в облака, тебе домой надо идти». Полез в облака. Я над лесом и на свою территорию. Снаряды-то я все выпустил. Я пришел на аэродром, захожу садиться, смотрю, мне ракету. Не обращаю внимания, сажусь. Командир полка подбегает, показывает в воздух: «Смотри!» – а метров на 2000 два разведчика, «мессера» идут. Я говорю: «У меня ящик пустой, чего я туда полезу. Сейчас Колька вывалится». Точно. Но он тоже не увидел их. Он меня искал.
– Сколько у вас боевых вылетов и какие за войну награды?