Дождь Забвения - читать онлайн книгу. Автор: Аластер Рейнольдс cтр.№ 19

Софи просунула голову в дверь и сообщила, что пойдет в кино с приятелем. Флойд пожелал ей всего наилучшего и послушал ее шаги по скрипучей лестнице. Входная дверь не грохнула, а слегка щелкнула – Софи притворила ее очень аккуратно.

Как мог тихо Флойд поднялся на следующий этаж. Дверь в спальню Маргариты была чуть приоткрыта, и голос Греты слышался лучше. Она читала вслух газету, сообщая тете последние новости парижской жизни. Флойд сделал еще шаг и застыл в ужасе, ступив на скрипучую половицу. Грета умолкла, затем перевернула страницу и продолжила чтение.

Флойд приблизился к двери и увидел сквозь щель: Грета сидела, заложив ногу за ногу, уложив на колено газету. За Гретой виднелась кровать. Тетя оказалась настолько исхудавшей, почти безжизненной, что постель выглядела совсем уж пустой. На ней всего пара бугорков и складок, словно ее заправили неаккуратно после сна. Лишь присмотревшись, можно было угадать под ворохом одеял очертания человеческой фигуры. Лица Маргариты из-за двери было не увидеть – его заслоняла спина Греты. Но виднелась рука – тонкая иссохшая веточка, выглядывающая из рукава ночной сорочки. Читая газету, Грета держала руку тети в своей, очень нежно и осторожно поглаживая ее пальцы. От этого у Флойда вдруг сжалось сердце, и второй раз за вечер ему стало стыдно.

Он отступил по коридору, избегая скрипучей половицы, и вернулся в комнату Греты. Нет, разве иссохшее существо на кровати может быть Маргаритой – живой, жизнерадостной женщиной, какую Флойд знал несколько лет тому назад? Прошло так мало времени. Разве могла она настолько измениться всего за год-другой?

Тетя заподозрила неладное, когда он принялся ухаживать за ее племянницей. И засомневалась еще сильнее, узнав, что он хочет затянуть ее в свой джаз-банд. Но потихоньку, со скрипом оба поняли друг друга, и прежний холод сменился странной дружбой. Часто, когда Грета отправлялась спать, Флойд играл в шашки с Маргаритой или говорил с ней о фильмах двадцатых и тридцатых – оба очень любили такие. В последние пару лет, а особенно когда Грета переехала на другой конец города, в свою квартиру, Флойд забыл о Маргарите. А сейчас жалость и досада затопили душу, словно собственная кровь вдруг вся превратилась в яд и начала жечь изнутри.

Желая отвлечься, он снова открыл жестянку с документами и осмотрел открытку, где были аккуратно подчеркнуты слова «серебряный» и «дождь». Если настоящим посланием и был «серебряный дождь» – хотя это ни из чего не следует, – что же он значит для адресата, для таинственного Калискана?

Флойд отложил открытку, когда в комнату вошла Грета.

– Я же сказала тебе: не жди.

– Дождь еще не кончился. И я решил снова пройтись по этим бумагам.

Он заглянул Грете в лицо – измученное, заплаканное.

– Как она?

– Еще жива, а это уже что-то.

Флойд вежливо улыбнулся и подумал, что, наверное, самым милосердным для всех было бы, если бы несчастная женщина умерла до приезда Греты.

– Я заварю чаю. Чайник еще горячий.

– Ты не против, если я вместо чая покурю?

– Да, пожалуйста, – ответил он, кладя открытку назад в коробку.

Грета закурила и с минуту молча тянула дым.

– Врачи называют ее болезнь обструкцией дыхательных путей, – сказала она наконец, затем затянулась еще раз и добавила: – Они имеют в виду рак легких, хотя прямо не скажут никогда. Утверждают, что ей уже никто не поможет. Вопрос лишь в том, сколько тете осталось жить. – Грета невесело рассмеялась. – Она говорит, это месть всех выкуренных сигарет. Просила меня бросить курение. Я ответила, что уже бросила ради голоса.

– Думаю, тут можно себе позволить немножко лжи во благо.

– Может оказаться, что рак совсем не от сигарет. Двадцать лет назад ее отрядили работать на оружейную фабрику. И многие женщины ее возраста серьезно пострадали из-за асбеста.

– Да, с ним было много проблем.

– Софи вчера говорила с врачами. Они дают неделю, максимум десять дней.

Флойд положил ладонь на ее руку, сжал:

– Прости. Я и не представляю, каково тебе. Если чем-то могу помочь…

– Здесь никто никому не способен помочь, – тоскливо сказала Грета и затянулась. – В том-то и беда. Каждое утро приходит доктор, чтобы сделать укол морфина. Это все, на что их хватает.

Флойд обвел взглядом унылую комнатку:

– Думаешь, тебе будет уютно? Мне кажется, ты не в том состоянии, чтобы оставаться здесь. Если пожелаешь тете доброй ночи и вернешься поутру, она и не заметит…

– Я остаюсь, – перебила его Грета. – Я сказала ей, что буду здесь.

– Я только предложил…

– Знаю. И не хочу показаться неблагодарной. Но даже если бы я не обещала тете остаться, усложнять себе жизнь я не хочу. Не то время.

– То есть я считаюсь усложнением жизни?

– Прямо сейчас – да.

Не желая начинать сцену, стараясь не выказать раздражения, Флойд спросил:

– Грета, наверное, для того письма была причина? Ведь ты хотела не только такси от вокзала до Монпарнаса?

– Наверное.

– И что же это за причина? Она как-то связана с твоими странными намеками на блокпосте у моста через Сену?

– Ты заметил?

– Как тут не заметишь.

Грета усмехнулась – видимо, вспомнила, как говорила с наглым жандармом. Мелкая, бессмысленная дерзость. Но было приятно.

– Он сказал, что у говорливых немок могут быть сложности с паспортами. Я не сомневаюсь, что он прав. Но не в отношении меня.

– Почему?

– Потому что меня здесь не будет. Я сяду на летающую лодку до Америки, как только решится с тетушкой.

– Америка? – повторил Флойд недоверчиво, будто не расслышал.

– Я знала, что у вас с Кюстином нет будущего. Потому и уехала из Парижа. Но не рассчитывала, что так будет и с другим джаз-бандом.

Грета потерла глаза. Может, прогоняла сон?

– Однажды мы давали концерт в Ницце. Он получился на славу, и после мы сидели в баре, принимали угощения от благодарных слушателей.

– Если так – поздравляю с отличной работой! Мы с Кюстином обычно из кожи вон лезем, чтобы не встречаться с народом после шоу.

Грета покачала головой:

– Флойд, ты всегда стараешься принизить себя. Всегда цепляешься за прошлое, наслаждаешься своим комплексом неполноценности. Стоит ли удивляться, что у тебя дела совсем швах?

– Ну так что в баре?

– Там был один тип, толстый американец в скверном костюме, со скверной прической, но при толстенном бумажнике.

– Да, есть способы компенсировать уродство. Кто он?

– Поначалу не говорил. Сказал, что пришвартовал свою посудину в Каннах и решил проветриться в Париже. Еще сказал, что ему понравился джаз-банд, а потом намекнул, что нам стоит идти в ногу со временем, если хотим продвинуться наверх. То есть мы хорошо работаем, но по старинке.