Великие герои Великой войны. Хроника народного подвига. 1941-1942 - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Сульдин cтр.№ 21

В Подмосковье бушует настоящая зимняя пурга.

Гитлер отдал приказ: «Капитуляции Москвы не принимать, столицу советскую окружить и подвергнуть изнуряющему артиллерийскому обстрелу и воздушным налетам». Фюрер с сожалением отметил, что первоначальный план «затопить Москву и ее окрестности, чтобы там, где до сих пор стояла Москва… образовалось огромное озеро, которое навсегда скрыло бы от глаз цивилизованного мира метрополию русского народа», оказался неосуществимым.

В редакции газеты «Красная звезда» уже знали о непосредственной угрозе Москве, но писать об этом до сообщения Совинформбюро было нельзя. Тогда Илья Эренбург сказал: «То, что нельзя сказать в передовой, позволено писателю», и за несколько часов написал одну из самых знаменитых статей «Выстоим!», где впервые было сказано во всеуслышание: «Враг грозит Москве. У нас должна быть одна только мысль выстоять. Они наступают потому, что им хочется грабить и разорять. Мы обороняемся потому, что хотим жить. Жить, как люди, а не как немецкие скоты. С востока идут подкрепления… Мы должны выстоять. Октябрь сорок первого года наши потомки будут вспоминать как месяц борьбы и гордости. Гитлеру не уничтожить России! Россия была, есть и будет».

Красная Армия оставила Вязьму. Развернулись ожесточенные бои на всех главных направлениях, ведущих к Москве. Войска противника вторглись в пределы Московской области и оккупировали 17 районов полностью и 10 частично. Над Бородинским полем появились «юнкерсы» и «мессершмитты».

Впервые один из советских руководителей – секретарь ЦК и МГК Александр Щербаков – официально заявил, что Москва находится в опасности, и то это произошло на закрытом собрании партийного актива Москвы. На собрании было решено мобилизовать для защиты столицы всех, кто мог держать оружие в руках. В ближайшие же часы были сформированы и отправлены на фронт 25 рот и батальонов (11,5 тысячи бойцов и командиров). До середины октября к ним присоединились еще 40 тысяч москвичей.

Писатель Василий Кожанов вспоминал: «14 октября 1941 года меня, 19-летнего комсомольца, рядового, прослужившего всего лишь 2 месяца, отобрали в заградотряд. Из роты связи, состоящей из колхозников Раменского района, взяли меня и единственного партийца, бывшего председателя колхоза… Через несколько недель после начала войны регулярная Красная Армия понесла огромные потери… Тогда наступила тотальная мобилизация, формирование отрядов «народного ополчения» даже из стариков и подростков… Из тыловых нестроевых частей, из войск ПВО вырывались роты и батальоны, которыми затыкались бреши, где порой линию фронта «держали» несколько милиционеров. Необстрелянные полки бросались в огонь прямо с колес, и многие бойцы, вооруженные трехлинейкой и «карманной артиллерией», обращались в паническое бегство перед стальной немецкой армадой. Тогда против них, против своих, было пущено в ход последнее и единственно эффективное средство – жестокость. Свои стреляли в своих. Именно тогда, под Москвой, приступили к созданию так называемых заградительных отрядов – отрядов «партзаслона» и отрядов комиссарского авангарда. Партзаслоновцы придавались пехотным частям и шли второй цепью, препятствуя отступлению, но, как правило, передние цепи быстро таяли, а следом за ними гибли и сами заслоновцы… Только по чистой случайности на третий день, не успев отправить на передовую, меня выдернули из этой команды в обычную часть… Кроме того, под Москвой была применена другая жестокая затея. Нелюдимый, мрачный доносчик Мехлис, главный комиссар Красной Армии, отыскивал старых комиссаров, имевших опыт гражданской войны, и небольшими группами рассылал по частям. Они поднимали в атаку передние цепи с криком: «За Родину! За Сталина!» – и первыми падали под огнем противника. О них мне рассказал бывший командир мех-полка Степан Васильевич Юдин. В 41-м под Москвой к нему, тогда лейтенанту, явилась группа старых комиссаров из 18 человек перед отправкой на передовую с просьбой: «Сынок, перепиши нас в свой списочек с домашними адресами, нам никому не вернуться, а ты, может, сумеешь потом сообщить нашим семьям»… Эти смертники в списках частей не значились и бесследно уходили в небытие…»

Советские войска оставили Боровск и Верею. Немцы подошли к Москве на расстояние в 100 километров.

Государственный комитет обороны принял постановление об эвакуации Москвы. Вплоть до 1988 года полный текст постановления не опубликуют, он будет известен лишь в кратком переложении. Военный историк Александр Самсонов впервые приведет его в своей книге «Знать и помнить», правда, с двумя отточиями в 1-м и 4-м пунктах: «Ввиду неблагоприятного положения в районе Можайской оборонительной линии, Государственный комитет обороны постановил: 1. Поручить т. Молотову заявить иностранным миссиям, чтобы они сегодня же эвакуировались в г. Куйбышев… 2. Сегодня же эвакуировать Президиум Верховного Совета, а также правительство во главе с заместителем Председателя СНК т. Молотовым (т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке). 3. Немедленно эвакуироваться органам Наркомата обороны и Наркомвоенмора в г. Куйбышев, а основной группе Генштаба – в г. Арзамас. 4. В случае появления войск противника у ворот Москвы поручить… произвести взрыв предприятий, складов и учреждений, которые нельзя будет эвакуировать, а также все электрооборудование метро (исключая водопровод и канализацию)». В Москве из всего Генштаба останется небольшая оперативная группа во главе с Александром Василевским. Сталин предложит членам Политбюро выехать из Москвы в тот же день, а сам вознамерится уехать утром 16-го. Но по предложению Анастаса Микояна будет решено, что Политбюро выедет только вместе со Сталиным. Микоян напишет в воспоминаниях: «Запомнился разговор с Л.М.Кагановичем. Когда мы вместе спускались в лифте, он сказал фразу, которая меня просто огорошила: «Слушай, когда будете ночью уезжать, то, пожалуйста, скажите мне, чтобы я не застрял здесь». Я ответил: «О чем ты говоришь?