В конце парка, близ дороги, ведущей в Красное Село, возвышается павильон, украшенный колоннадой, нечто вроде бельведера. Этот бельведер, носящий имя Бабигона, был выстроен Николаем I в 1853 году для его супруги, императрицы Александры. Уединенный и окруженный зеленью и цветами, он господствует над волнистой поверхностью финских вод.
Здесь 1 (13) июля Екатерина Михайловна, взволнованная до потери сознания, отдалась не менее взволнованному императору Александру II. Расставаясь с ней и покрывая ее последними поцелуями, царь торжественно поклялся ей: «Увы, я сейчас не свободен. Но при первой возможности я женюсь на тебе, ибо отныне и навеки я считаю тебя своею женой перед Богом… До завтра!.. Благослови тебя Бог».
С тех пор Екатерина Михайловна часто приходила в павильон.
Когда же пасмурное сентябрьское небо и холодные осенние дожди вынудили двор вернуться в столицу, то встречи юной княжны с ее августейшим другом стали еще более частыми.
Три-четыре раза в неделю она тайно являлась в Зимний дворец. Собственным ключом открывала она низенькую дверь и проникала в уединенную комнату первого этажа, выходящую окнами на площадь. Эта комната соединялась потайной лестницей с царскими апартаментами второго этажа. В течение тридцати лет Николай I занимал эту комнату и отсюда управлял великой империей. Мебель, портьеры, картины, книги — вся обстановка, среди которой неумолимый самодержец обдумывал свои деспотические планы, обратилась теперь в рамку любовных свиданий.
О связи скоро узнали. Но в петербургских салонах говорили о ней лишь полушепотом и полусловами. Особа государя считалась священной, а вместе с тем управляемое графом Шуваловым Третье отделение имело повсюду уши, и сплетничать о личной жизни государя было далеко не безопасно.
Однако супруга старшего брата Екатерины Михайловны вскоре узнала, что в придворных сплетнях называют и ее имя, обвиняя ее в содействии сближению императора с молодой княжной и покровительстве этой связи. Возмущенная этой клеветой и боясь за будущность Екатерины, она решила увезти ее в Неаполь, где жили ее родные.
Случись это несколькими месяцами раньше, эта поездка могла бы иметь спасительное действие, но теперь она лишь разожгла страсть, тем более что возлюбленные ежедневно обменивались письмами.
ГЛАВА II
Чем объясняется любовь княжны Долгорукой к Александру II. — Обаятельность Александра II. — Чем объясняется любовь Александра II к княжне Долгорукой. — Роль женщин в жизни Александра П. — Первая любовь к Марии Гессенской. — Многогисленные любовные похождения. — Искренность чувства к княжне Долгорукой. — Отъезд княжны в Неаполь разжигает страсть
На первый взгляд эта сильная любовь между людьми, столь различными по возрасту и положению, может показаться непонятной.
Когда Екатерина Михайловна впервые принта в Бабигон, ей было только 17 лет, а Александру — 47. Он мог бы быть ей отцом и должен был ей казаться слишком старым.
Конечно, в ее глазах Александр был окружен таинственным и загадочным ореолом. Ведь он был императором, самодержавным царем всея Руси, помазанником Бога, неограниченным властелином величайшего в мире государства. Как могла она не поддаться очарованию блеска и пышности придворной жизни.
А русский двор никогда еще не блистал так ослепительно. Не говоря о величественной внешности императора и императрицы, вся царская семья должна была производить очень сильное впечатление. Редко приходилось встречать у ступеней трона такое большое количество выдающихся по красоте людей, как цесаревич Александр, великий князь Владимир, великий князь Константин, великий князь Михаил, великая княгиня Елена, великая княгиня Ольга, великая княгиня Мария, великая княгиня Александра и т. д. Празднества справлялись с неслыханной роскошью и великолепием.
Английский посланник, лорд Лофтус, бывший свидетелем этого блестящего периода жизни двора, так описал эту жизнь в своих «Мемуарах дипломата»: «Двор блистает и поражает своим великолепием, в котором есть что-то напоминающее Восток. Балы с их живописным разнообразием военных форм, среди которых выделяется романтическое изящество кавказских одеяний, с исключительной красотой дамских туалетов, сказочным сверканием драгоценных камней, своей роскошью и блеском превосходит все, что я видел в других странах».
Теофиль Готье, посетивший Россию в 1865 году и удостоившийся приглашения на один из придворных балов, должен был исчерпать все богатство своего языка, чтобы описать это празднество. Чтобы получить общее впечатление, он наблюдал за балом с хор Георгиевского зала. Вот что он пишет: «Когда вы впервые вглядываетесь в эту ослепительную картину, вас охватывает головокружение. В сверкающей массе свечей, зеркал, золота, брильянтов, драгоценных камней, шелка трудно различить отдельные очертания. Затем глаз несколько привыкает к ослепительному блеску и охватывает гигантских размеров зал, украшенный мрамором и лепными украшениями… Всеми цветами радуги переливаются военные мундиры, расшитые золотом, эполеты, украшенные брильянтовыми звездами, ордена и нагрудные знаки, осыпанные драгоценными камнями. Одеяния мужчин так блестящи, богаты и разнообразны, что дамам в их легких и изящных туалетах трудно бороться с этим тяжелым блеском. Не имея возможности превзойти мужчин богатством своих туалетов, они побеждают их своей красотой: их обнаженные шеи и плечи стоят всех блестящих мужских украшений».
Теофиль Готье набрасывает и портрет императора: «Александр И был одет в этот вечер в изящный военный костюм, выгодно выделявший его высокую, стройную и гибкую фигуру. Он был одет в белую куртку, украшенную золотыми позументами и спускавшуюся до бедер. Воротник и рукава были оторочены мехом голубого сибирского песца. Светло-голубые брюки в обтяжку, узкие сапоги четко обрисовывали ноги. Волосы государя были коротко острижены и хорошо обрамляли высокий и красивый лоб. Черты лица изумительно правильны и кажутся высеченными художником. Голубые глаза особенно выделяются благодаря коричневому тону лица, обветренного во время долгих путешествий. Очертания рта так тонки и определенны, что напоминают греческую скульптуру. Выражение лица, величественно-спокойное и мягкое, время от времени украшается милостивой улыбкой».
Могла ли княжна Долгорукая не быть покоренной этим величественным монархом, склонившимся перед ней?
И тем не менее, когда она согласилась прийти в Бабигон, ею руководили не тщеславные мечты, не пылкость воображения, но лишь голос ее сердца. Она отдалась не царю, но человеку.
И ее инстинкт не обманул ее. Александр Николаевич как человек в своей личной жизни обладал редкими достоинствами. Он отличался благородством, великодушием, спокойным мужеством, самообладанием, изяществом, тонкостью ума, изысканностью вкуса — он был джентльменом до мозга костей. И кроме всего этого, он был прекрасным собеседником и рассказчиком, полным юмора и веселья.
Можно ли удивляться, что Екатерина Михайловна боготворила его?
Но чем объясняется столь внезапное, страстное и постоянное чувство Александра II к семнадцатилетней девушке? Чем вызвана его клятва: «Увы, я сейчас не свободен. Но при первой возможности я женюсь на тебе, ибо отныне и навеки я считаю тебя своею женой перед Богом…»?