Встречи на перекрестках - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Примаков cтр.№ 155

К этому времени в американском «истеблишменте», по-видимому, уже сложились две группы. Первая, к которой, как мне представляется, принадлежали и Клинтон, и Олбрайт, и тот же Тэлботт, продолжала считать, что необходимо иметь хорошие отношения с Россией, так как это является непременным условием стабильности на глобальном уровне. Но эпоха «брата Бориса» заканчивается, и следует держать пока Россию на дистанции – кто его знает, как повернутся события в этой стране, где (это по-настоящему настораживало американцев) расширяется процесс коррумпирования и к власти подбираются отдельные олигархи, к которым в результате их нечистоплотности в Соединенных Штатах складывалось явно негативное отношение. Вторая группа вообще считала, что следует игнорировать нынешнюю Россию. Пусть, дескать, поварится в собственном соку.

Полагаю, что далеко не случайно Тэлботт так резко поставил в разговоре, который, казалось бы, не имел к этому никакого непосредственного отношения, тему Ирана. На иранской теме он сосредоточился еще больше, когда после общей встречи мы остались с ним один на один.

На иранской проблеме, возникшей в российско-американских отношениях, хотел бы остановиться подробнее и я.

Иран – суверенное государство, в котором развиваются сложные процессы. Происходит столкновение все более укрепляющегося «светского начала» с далеко еще не бессильной чисто религиозной идеей, принявшей крайние формы. Выборы президента Хатами показали, что большинство электората – причем немалое – высказывается за отказ от «жесткого исламизма» в организации государства и общества. Это одно измерение происходящих событий. Другое в том, что Кум – религиозная столица Ирана – судя по всему, отказывается от «экспорта исламской революции», что было характерно для «ранних исламистов», пришедших к власти после свержения шаха в 1979 году.

Россия внимательно наблюдала за всеми этими изменениями, и не любопытства ради. Иран – соседняя страна, которую связывают с нами многие десятилетия взаимовыгодных отношений. Эти отношения не прерывались и включали в себя не только сильный экономический элемент, но с середины 90-х годов и политическое сотрудничество, особенно по тем вопросам, где у нас сблизились интересы. Это в первую очередь стабилизация положения в Таджикистане и антиэкстремистская позиция в отношении Афганистана. Тегеран проявил заинтересованность в этом, особенно после того, как стало ясно, что не удается «оседлать» положение в Таджикистане, а талибы в Афганистане представляют для Ирана серьезную угрозу.

Будучи министром иностранных дел, я провел не одну консультацию и предпринял немало успешных практических шагов совместно с моими иранскими партнерами в деле подготовки и осуществления соглашения между таджикским руководством во главе с президентом И. Рахмоновым и руководителями исламской оппозиции, часть которой базировалась в Тегеране. Успешно контактировал я и с министром иностранных дел Ирана в Дамаске в 1995 году с целью выхода из кризиса в Ливане, который мог принять угрожающие формы для всего региона при продолжении обстрела израильской Северной Галилеи организацией «Хизбалла» и израильских бомбардировок ливанской территории.

Не раз говорил я о ситуации в Иране с Мадлен Олбрайт, пытаясь показать, что санкции, жесткие формы обращения с этим государством, превращение его чуть ли не в изгоя в мировом сообществе лишь усугубляют обстановку в этой стране и в этом плане полностью контрпродуктивны.

Россия развивала и развивает экономические отношения с Ираном, в частности, строит в Бушере атомную электростанцию. Эта АЭС уже давно стала притчей во языцех в российско-американских отношениях. В Вашингтоне оставались глухими к нашим разъяснениям о том, что мы не делаем ничего в Бушере для создания ядерного оружия, что в Иран поставляются легководные реакторы, точно такие же по своим характеристикам и потенциальным возможностям, как те, которые США взяли на себя обязательство поставить КНДР. Были намерения у отдельной российской организации – лишь только намерения – участвовать в создании исследовательского (невоенного) ускорителя и урановой шахты в Иране, но и эти проекты были запрещены президентом РФ. Наши американские партнеры скептически относились и к нашим разъяснениям о том, что военно-техническое сотрудничество с Ираном ограничивается поставками обычных видов вооружений.

Возрастание интереса к российско-иранским отношениям со стороны США обозначилось в довольно резкой форме в 1997–1998 годах, особенно по вопросам ракетостроения в Иране. Эту тему США сделали «сквозной», а подчас чуть ли не самой главной во время встреч с представителями России на всех уровнях. Думаю, что масла в огонь подлили израильские и американские спецслужбы, которые, однако, не смогли представить ни одного факта нарушения со стороны государственных органов России международных регламентаций или своих международных обязательств в сотрудничестве с Ираном. А тот список, который буквально тиражировался и передавался нам полностью в идентичном виде американцами, израильтянами и даже по их просьбе другими иностранными представителями, содержал в своей преобладающей части либо непроверенные сведения по поводу действий частных российских фирм, организаций (например, указывался адрес одной из них, а оказывалось, что там расположено общежитие), либо надуманные обвинения (например, обучение иранских студентов на физическом факультете одного из московских высших учебных заведений).

Но все-таки не было дыма без огня. Дело в том, что отдельные ученые, специалисты, и не только из Российской Федерации, но и из других стран СНГ, могли выезжать в Иран, зачастую через Европу, и проводить консультации по ряду вопросов. Когда я был главой правительства, то ФСБ доложило, что ни один человек, непосредственно принимавший на сколько-нибудь значительном уровне участие в производстве оружия массового уничтожения и средств его доставки, не покидал за последние годы территории России. Но, естественно, нельзя было поручиться, что, скажем, ученый, занимающийся турбулентностью, не в состоянии выехать за границу. Запрет на такой выезд не мог иметь места. Если бы это произошло, то первыми на нас обрушились бы западные демократы. К тому же неконтролируемый выезд за рубеж мог бы осуществляться через открытые границы со странами СНГ, например с Украиной, Грузией, Казахстаном.

Имели место и отдельные попытки в самой России передать иранцам интересующие их закрытые сведения в области вооружений. Однако такие попытки не только не поощрялись, но решительно пресекались Федеральной службой безопасности России, причем без всякой «наводки» со стороны. Об этих акциях ФСБ сообщалось публично. Так что не было никаких оснований приписывать России то, что она не делала и не намеревалась делать.

В ответ на американские представления, которые, как правило, делались в общей форме, мы, как правило, просили представить уточняющие конкретные факты, данные. Я обращался с этим не только к американцам, но и к израильтянам, когда в качестве министра иностранных дел России совершил визит в Израиль и по настоянию принимающей стороны встретился с руководителями военной разведки. Мне ответили, что не могут представить конкретные данные, так как не хотят подвергать опасности свои источники информации.

Но вернемся к моему разговору с Тэлботтом. Сказал ему, что иранская тема не может по своей природе быть «раздражителем» в российско-американских отношениях. Мы будем строго соблюдать все международные регламентации, но они не должны подменяться навязыванием «правил игры» со стороны США.