Однако, честно говоря, было не до Веа. Я посмотрел на часы. Они показывали без двадцати шесть вечера. И тогда я принялся тихо материть: Мистера, Уго, «Милан» и всю эту дурацкую затею с поездкой в Италию.
Вдруг въехал Уго: «Мистер сейчас будет, можете устанавливать камеру».
Через пять минут в комнате для интервью появился главный тренер «Милана» и будущий главный тренер сборной России (могло ли мне такое тогда вообще прийти в голову?) великий Фабио Капелло.
Великий носил брюки, свитер, легкую болоньевую куртку, в руках нес портфель и полиэтиленовый пакет, в котором напрашивались знакомые очертания батона хлеба, десятка яиц и пакета молока. Короче говоря, такой учитель средней школы, который после утомительного дня забежал в магазин по дороге домой.
— Я готов, у вас есть 10 минут, и, как мы договорились, — ни слова о моем клубе, — резко бросил Капелло и привычным жестом нацепил петличку-микрофон.
Он оказался прав. Интервью продолжалось ровно 10 минут и ни секундой больше, причем на втором вопросе интервью едва не закончилось. Отвечая на первый, Капелло увлекся и сам не заметил, как затронул больную тему, я перехватил инициативу и очень вежливо уточнил вопрос. Мистер по инерции начал отвечать, осекся, понял ошибку и, изменившись в лице, рявкнул: «Я же сказал: никаких вопросов про «Милан»! Все, интервью закончено!» Капелло взялся за куртку…
Точно так же, почти 15 лет спустя, уже работая главным тренером сборной России, он вот точно также закипит на ровном месте и рявкнет мне: «Все, интервью закончено!», и оно было закончено, но в Милане мне все-таки удалось усадить его на место и продолжить.
Мне кажется, ничего выдающегося он тогда не сказал, однако я точно помню, что спросил его: не хотел бы он возглавить какую-нибудь сборную, например Италии, на что Капелло ответил: нет, тренировать сборные не входит в его планы, это совсем другая работа, которая не кажется ему привлекательной.
Это было весной 1998 года, а спустя много лет, когда Капелло, вопреки своим собственным словам, возглавил сначала одну сборную, а затем другую, мы договорились через РФС с ним об интервью. Встретились в пустом конференц-зале «Лужников». Он, я, оператор и сотрудник РФС. Капелло меня узнал, поздоровался, все нормально. Начинаем писать интервью. На втором вопросе произошла точь-в-точь такая же история, как больше 10 лет назад в Милане: что-то ему не понравилось в вопросе, он сорвал петличку, начал топать ногами, выкрикивая претензии в основном пресс-службе РФС, что она там что-то не согласовала, не поставила его известность и так далее. Но дело было не в Милане, а в России, и я уже не был начинающим журналистом. Итальянский я еще не забыл, и без всяких церемоний сказал главному тренеру сборной России все, что думаю о сложившейся ситуации. Сотрудник РФС и оператор ничего, конечно, не поняли, но у обоих глаза были на лбу. Надо отдать должное Капелло, он пришел в себя и даже извинился. Но интервью давать не стал. Отложили до лучших времен. Потом, через год, мы встретились на каком-то мероприятии, он подошел, поздоровался, как ни в чем ни бывало. Такие они — большие тренеры. Вспыльчивые, но отходчивые. И профессионалы, конечно.
Вот Олег Иванович Романцев остывал несколько лет. В конце 90-х я много времени проводил со «Спартаком» и со сборной, когда ее возглавлял Романцев. То летал с командой на матчи в одном самолете, то приезжал на какие-то съемки или интервью. Романцев был, да и остается по-прежнему для меня человеком несколько другого измерения, я не могу относится к нему как просто к Олегу Ивановичу Романцеву. Он всегда был для меня чем-то более значительным. Думаю, не только для меня, но и для большинства тех, кто с ним общался и особенно кого он тренировал, из кого сделал своими руками действительно больших футболистов.
Как начинающий репортер и журналист, я, конечно, гордился и дорожил положительным ко мне отношением главного тренера самой популярной команды страны да еще и сборной: Романцев в интервью не отказал ни разу и всегда был максимально благодушно ко мне настроен. Однако при всем при этом я бы никогда не поставил свою точку зрения на чашу весов против отношений с кем бы то ни было, в том числе и с Романцевым.
И вот в один прекрасный день стало понятно, что время «Спартака» уходит, невозможно выигрывать все и всегда. Конечно, тяжело смириться с таким положением вещей, и в качестве оправдания спортивным и управленческим неудачам зачастую используется теория заговора. В футболе, как правило, заговора судейского.
2003 год стал последним сезоном работы Олега Романцева в «Спартаке».
Чемпионат начался с обидного поражения от ЦСКА. По ходу матча «Спартак» выигрывал 2:1, но арбитр матча Валентин Иванов назначил пенальти, ЦСКА счет сравнял, а затем забил и победный гол. На пресс-конференции после игры тогдашний владелец и президент «Спартака» Андрей Червиченко обвинил руководителя РФС Вячеслава Колоскова в том, что он специально дал команду Иванову «убить» «Спартак».
Это было сложное время для всех, кто так ли иначе был связан со «Спартаком». Болельщики моего поколения и старше понимали, что «Спартак» нашего детства заканчивается, что будет с ним дальше, было совершенно непонятно.
Иванова за ошибку с назначенным тогда пенальти отстранили на два матча. До сих пор считаю, что момент тот очень и очень сложный, и спустя много лет готов повторить то, что сказал в эфире сразу после матча: момент спорный, и невозможно, даже после просмотра нескольких повторов, утверждать, что арбитр допустил ошибку, тем более допустил ее сознательно. Особенно если вспомнить, что мяч к штрафной площади «Спартака» прилетел от чужой штрафной, спартаковцы проиграли за него борьбу, дали Кириченко пробить, а защитник Абрамидзе прозевал рывок на добивание Семака, и уже после всего этого произошел контакт между Семаком и Абрамидзе. Третий же гол на 91 минуте ЦСКА забил настолько по правилам, что объяснить это влиянием Колоскова или Иванова было уже никак невозможно. Вывод: «Спартак» сам виноват в том, что упустил победу. Примерно что-то такое я и сказал в эфире. Выхожу из телецентра. По времени это как раз минут через 15 после обличительной пресс-конференции Андрея Червиченко. У меня звонит мобильный телефон. Смотрю — номер Червиченко. Мы учились в одном здании в 1 гуманитарном корпусе МГУ, хотя и на разных факультетах, но были шапочно знакомы еще до его прихода в «Спартак», потому когда Андрей там появился, мы, естественно, общались. Андрей знал и о моей детской привязанности к «Спартаку», и о критическом отношении к тому, что происходило в клубе в то время. И вот он звонит. Я отвечаю. Он говорит, надо отдать ему должное, спокойно и без претензий в голосе: «Мне передали, ты сказал в эфире, что пенальти Иванов назначил правильно?» Я стал объяснять, что сказал не так, что дело не в том, был пенальти или его не было, что «Спартак» сам виноват, что, выигрывая за 15 минут до конца матча, умудрился проиграть дерби, что валить все на судью сейчас как минимум не солидно… Червиченко все это выслушал и говорит: «Понятно, а теперь ты все тоже самое Романцеву скажи, — отрываясь от трубки, куда-то в пространство, — Иваныч! Это Черданцев». Дальше я услышал голос Романцева. Я пытался было встрять и что-то объяснить, но, как я уже говорил, для меня Олег Иванович оставался, несмотря ни на что, чем-то гораздо большим, чем просто футбольным тренером, поэтому перебивать я его не стал и слушал. А Романцев кричал в трубку. Кричал на меня: что он разочарован, что он думал, я порядочный человек, а, оказывается, я как все, что тоже продался Гинеру как и все. И так далее. Потом он повесил трубку.