Недооцененные события истории. Книга исторических заблуждений - читать онлайн книгу. Автор: Людвиг Стомма cтр.№ 34

На это повлияли как минимум три обстоятельства. Во-первых, хоть 1960 г. и является общепринятой в школьных учебниках границей исторических эпох, процесс деколонизации проходил неравномерно, а здесь существенны даже малейшие хронологические различия. Возьмем первый попавшийся пример. В 1959 г. Франция согласилась признать независимость Гвинеи, а в 1960 г. Сенегала — двух искусственно выделенных провинций Французской Западной Африки. Однако между этими двумя новообразованными государствами расположилась португальская Гвинея-Бисау, с которой португальцы расстались только в 1973 г., а чтоб уж совсем весело, в территорию Сенегала втиснута английская Гамбия (независимая с 1965). В свою очередь между французской Гвинеей и Либерией вклинилась еще британская Сьерра-Леоне, которая стала свободной в 1961 г. В момент возникновения каждого из этих государств одни его границы уже были определены соответствующими решениями о деколонизации, другие оставались еще колониальными, хотя и неприкосновенными без специальных договоров европейских держав, заключать которые те не горели желанием. Так и образовались курьезы типа Республики Гамбия, которая сжата с двух сторон щупальцами Сенегала, однако на протяжении 350 км не допускает последний к водам реки Гамбии, по обоим берегам которой еще с XV в. селились португальские работорговцы, пока бизнес у них не отобрали англичане, выдворив попутно самих бизнесменов. Этнически Гамбия ничем не отличается от окружающего ее Сенегала, кроме того, что у одних колониальным наследством является английский язык, а у других — французский, поэтому беженцы из Гамбии после очередных государственных переворотов или введения шариата чаще направляются в англоязычную Сьерра-Леоне, чем в близлежащий Сенегал.

Во-вторых, европейские экономисты и политики сочли, что разрешение создавать национальные государства даже самым многочисленным и компактно проживающим африканским народам будет опасным прецедентом. Кого можно признать достаточно многочисленным и сформировавшимся, чтобы уважить его мечту о независимости? Где здесь критерии? Уступив раз, пришлось бы столкнуться с неизбежной лавиной территориальных претензий десятков племен, которые в определенный момент оказались бы не в состоянии создать самодостаточные государственные образования, а попытки обрести свою государственность позднее порождали бы хаос, анархию и экономическую беспомощность в масштабах всего континента. Аргумент достаточно логичный, хотя, когда надо, легко забываемый в угоду политической конъюнктуре.

Третье и самое важное. Признавая независимость определенного региона, колонизаторы и не думали отказываться от всех своих интересов, связанных с этими территориями. Предполагалось, и, как впоследствии выяснилось, справедливо, что языковые, образовательные и административные связи, наработанные в колониальный период, позволят сохранить привилегированные отношения с освободившимися государствами, если и не в политической области (хотя такое иногда получалось, достаточно взглянуть на военное присутствие Франции в значительном большинстве ее бывших колоний), то уж точно в экономической. Потому-то, к примеру, у португальцев не было ни малейшей заинтересованности объединять земли своей Гвинеи с гораздо более сильной французской Гвинеей, хотя с этнической и исторической точек зрения это выглядело куда как логично. Потому-то и сохранилось единство английского, а позднее англо-египетского Судана в явном противоречии с этническими, историческими и даже природными резонами.

Таким вот образом была сформирована сегодняшняя, прежде всего, Тропическая Африка. Как нетрудно догадаться, несмотря на жандармскую роль Европы вкупе с ООН, США или СССР, это практически немедленно привело к трагическим последствиям. Всего лишь несколько примеров:

Первый: помню, как в январе 1961 года в начальной школе № 5 в Варшаве нам предписано было на специально организованной линейке почтить память убитого в Элизабетвиле Патриса Лумумбы. И хоть у нас еще молоко на губах не обсохло, мы пребывали в полнейшей уверенности, так нас уже воспитала господствующая пропаганда, что сей протеже директрисы нашей школы — не иначе как коммунист и советский прихвостень. Тогда как его противник Моиз Чомбе по неумолимой логике истории в этом нашем любимом черно-белом и таком понятном мире, где нет середины, — цепной пес западного империализма. Мы молились за Лумумбу (в Москве даже университет был назван в его честь) и спокойно ложились спать. А тем временем наши молитвы были столь же далеки от реальности, как мы сами от Тропической Африки. Лумумбу за то, что тот настаивал на сохранении Конго (нынешнего Заира) в определенных экс-колонизаторами границах, поддерживала не только Москва, а вслед за ней, понятное дело, и Варшава, но также Вашингтон, Париж, Лондон вкупе с ООН. Проблема на этот раз заключалась не в «железном занавесе» и Берлинской стене, а в незамысловатом соображении Чомбе, что 80 % полезных ископаемых Конго залегает на территории провинции Катанга, населенной племенем балуба, которое вовсе не намерено ими делиться с проживающими за тысячи километров и не имеющими с ними ничего общего, кроме бельгийских чиновников, северными племенами. Тем более, что эти самые бельгийские чиновники, посчитав баланс прибылей и убытков, встали в итоге на сторону… Чомбе. 14 июля 1960 г. Совет Безопасности ООН принял резолюцию в поддержку (мы помним, что нельзя допускать прецедентов!) правительства Лумумбы на всей, без исключений, территории бывшей колонии и решил оказать ему военную помощь. Как замечает Михал Лесневский («Конго-Катанга 1960–1964», в книге «Очерк истории Африки и Азии, истории конфликтов 1869–2000»; Варшава, 2000): «Согласие сверхдержав на конголезскую операцию выглядит, по меньшей мере, странно. Вероятнее всего, что они заключили негласный договор, надеясь использовать операцию ООН в своих целях. Обе стороны опасались дестабилизации региона, хотя каждая рассматривала источники такой дестабилизации по-своему». Кончилось все кровопролитной межэтнической войной, которую в Европе и не заметили бы, если бы не случайная гибель в авиакатастрофе генерального секретаря ООН Дага Хаммаршельда, спешившего на переговоры с Чомбе. Продолжавшиеся несколько лет военные действия стоили от 40 до 60 тысяч человеческих жизней, и это без учета погибших, например, голодной смертью в опустошенных противоборствующими силами регионах. В конце концов, по прошествии ряда лет разрухи и хаоса, к власти в бывшем Бельгийском Конго с согласия европейских правительств пришел кровавый тиран Сесе Секо Мобуту. Он не дрогнувшей рукой расправлялся с непокорными племенами, а в критический момент очередного восстания балуба усмирил восстание с помощью французских и марокканских войск, получивших на стрельбу по мятежникам мандат ООН. В 1980 г. Мобуту торжественно принял Римского папу Иоанна Павла II, в 1985 г. задавил в корне племенные восстания и в 1990 г. установил в стране, где проживает несколько десятков народов, «безусловную однопартийность». С той поры при очередных внутренних беспорядках западная пресса даже не упоминала о жертвах среди местного населения, а только сообщает о числе европейцев, которых удалось эвакуировать. Умер Мобуту в Рабате (Марокко) 6 сентября 1997 г., оставив своим многочисленным детям и женам состояние в семь миллиардов долларов. Его преемником стал Лоран-Дезире Кабила. За покушение на жизнь Кабилы его сын и наследник официально казнил 30 человек. На самом же деле настоящий ад пришлось пережить всем племенам, откуда были родом покушавшиеся, а количество убитых невозможно установить даже приблизительно. Так этот конголезский (заирский) танец смерти и продолжается.