— Нет. У меня нет ни одного знакомого с синим хреном, — ответил Антонио.
— Если бы тебе все рассказать… Чего мы только не нахлебались в нашей жизни… Правда, Чаро? С три короба дерьма — и все через край. Помнишь того чокнутого, который вообразил себя Иисусом Христом?
Чаро залилась громким смехом.
— Он влюбился в Ванессу. Вбил себе в голову, что она христианская дева, и хотел на ней жениться. Матерь Божия! Ну и тип!
— Изо рта у него несло дохлой крысой. Вонючка! А меня заставлял совать ему палец в задницу, и больше ничего ему не надо было, — добавила Ванесса.
— Тогда мы жили в двух шагах от Реформки
[18]
. Помнишь? На Тирсо де Молино, и Пили с нами. Там я и познакомилась с Альфредо.
Меж тем вернулся Лисардо и подсел к Ванессе, но она сделала вид, будто его не замечает.
— Эй, приятель! Угости нас чем-нибудь? Лады? Можно пирожными; а за это, так и быть, я разрешу себя сфотоляпать.
— Не стоит этого делать тут, на Пласе, — предостерегла Чаро. — Лучше спрячь свою камеру подальше, а то неприятностей не оберешься.
Лисардо показал на мужчину с шоколадным лицом, который сидел на скамейке по другую сторону Пласы и читал газету. Темная бородка обрамляла его рот на манер висячего замка.
— Девчонки, да ведь это Ибрагим, тот самый араб. Попросите у него коки для субботы.
— И не араб он вовсе, — возразила Ванесса, — а иранец.
Она вихрем сорвалась с места и устремилась к Ибрагиму. Чаро попыталась ее остановить.
— Куда ты?! — закричала она. — Постой!
Но Ванесса уже стояла около иранца и, наклонившись к самому его уху, что-то ему шептала. Чаро с досады хрустнула пальцами.
— Вот наказанье! Здесь же полно полицейских. Если увидят кого с Ибрагимом, тут же возьмут на заметку, а то и упекут куда подальше.
Лисардо нервно озирался по сторонам.
— Пойдем мы, наконец, есть пирожные?! Двинули отсюда, я за версту чую ищеек. Последнее время Пласа ими кишмя кишит. Мать их…
Вернулась Ванесса и, ухватив Чаро за руку, затараторила:
— Порядок. Ибрагим сказал, что сам придет к нам и мигом уладит дельце с пятью граммами.
— Девочка! Будь осторожней! — зашикала на нее Чаро. — Здесь полно легавых.
— Мне бы хотелось сфотографировать тебя с иглой, — сказал Антонио, повернувшись к Лисардо. — Слабо тебе будет ширнуться прямо тут, на Пласе?
— Сначала угости пирожными, а там посмотрим, что и у кого слабо.
— В шею. Идет?
— Хоть в задницу, пижон!
В кондитерской «Ориенталь» Лисардо спросил двадцать шоколадных пирожных с кремом, таких больших, что они едва уместились на подносе. Расстегнув рубашку, под которой обнажилась усеянная багровыми прыщами грудь, он с жадностью принялся за лакомство.
— Болит? — спросила его Ванесса. — Какой мудак продал тебе эту пакость? Я спрашиваю, кто продал тебе коняшку?
— Один черномазый. Араб, что ли? Никогда не видел его раньше. — Он неожиданно вытащил откуда-то из-за пазухи короткоствольный револьвер и, размахивая им в воздухе, истерично закричал: — Ублюдок! Поймаю — пристрелю на месте! Клянусь матерью!
Чаро навалилась на него всем телом.
— Убери пушку! Не будь идиотом! — Она обхватила его обеими руками. — Ты что, погубить нас хочешь?! Отвечай же! А если тебя с ней застукают?
— Он только сказал, что хочет прикончить того сукиного сына. Так ему и надо! — вступилась Ванесса.
— Сейчас же спрячь пушку. Ну же, Лисардо, пожалуйста… — молила Чаро.
Лисардо послушно спрятал револьвер.
— Убью! — бормотал он. — Пристрелю, как последнюю собаку, чтобы было неповадно подмешивать в героин всякую дрянь.
Лисардо яростно скреб себе грудь и живот. На его щеках проступила такая же багровая сыпь.
Чаро принялась объяснять.
— Видишь ли, Антонио, — начала она. — Надо соблюдать большую осторожность, когда колешься. Иной раз в героин подмешивают тальк или порошковое молоко, а то и кое-что похуже. Можно концы отдать. Заражение крови, понимаешь? Поэтому многие предпочитают курить косячки, но мне лично больше нравится колоться. На вкус и цвет товарищей нет.
Антонио взял с подноса пирожное и осторожно надкусил его. Лисардо и Ванесса веселились напропалую, соревнуясь, кто быстрее и больше съест.
— Кончай трепаться! — промямлил Лисардо с набитым ртом. — Косяками из коняшки пробавляются одни доходяги. Твою мать… До чего же я люблю пирожные!
— У меня с собой амфетамин. — Антонио показал доверху набитый желтыми таблетками флакончик. — Хотите?
— Эти… От них мало проку, — отозвалась Чаро.
— Снимает усталость, и не больше, — со знанием дела уточнила Ванесса. — Если их выпить все за один присест, можно и копыта отбросить. А если немного, да со сладким вином или пивом, то они облегчают ломку.
— Меня эти ваши колеса не берут, — объявил Лисардо. — Твою мать… Офигенные пирожные! Слушай, ты! Фотяра гребаный! Что ты вытворяешь? По правде говоря, все это начинает мне надоедать.
— Я фотографирую. Какого черта… Тебе не все равно?
Лисардо довольно ухмыльнулся.
— Со мной лучше не связывайся. Плохо ты меня знаешь. Пристрелю — и глазом не моргну. Усвоил?
В баре, где работала Роза, было людно. Разносчик пива, опершись о стойку, рассказывал какую-то историю. Он выпил стакан воды и продолжил:
— …клянусь, сам видел, как тот вырезал ему финкой глаз. Братцы, это уже перебор. Парень остолбенел и все смотрел на свой глаз на ладони у того типа, а потом как бросился бежать и кричал при этом страшно… Что тут поднялось! Это был мой кореш, безобидный малый, мы с ним вместе служили. И вдруг ни за что ни про что ему выскабливают гляделку. Перед этим заварилась жуткая потасовка, какой свет не видывал. А он стоял себе в сторонке, не вмешивался. Тот, другой, похоже, нанюхался нюхны и был сильно на взводе… Я вошел как раз в тот момент, когда у него на руке лежал глаз моего кореша, а вокруг все как с ума посходили. С одной случился нервный припадок. Вы когда-нибудь видели глаз, вот так, отдельно?
— Нет, — ответил за всех Антонио.
— Он, глаз то есть, был похож на жареное яйцо. И держался на одной ниточке, на длинной такой сопле… Да, парни. Это, скажу я вам, впечатляет. А драка произошла в местечке под названием Ниобе или что-то в этом духе. Недалеко от проспекта Дарока. Надо же, сколько по земле психов ходит… Через минуту-другую пришли легавые, и я убрался подальше.
Роза убрала пиво в холодильник и принялась вытирать стойку. Потом, ощерив десны с редкими гнилыми зубами по бокам, спросила разносчика: