Собачья голова - читать онлайн книгу. Автор: Мортен Рамсланд cтр.№ 17

В последующие восемь ночей она не подходила к кровати Аскиля, но на девятую снова прокралась к нему. «Покажи мне снова, как это делают, — прошептала она и быстро добавила: — по-настоящему», — после чего улеглась рядом с ним и закрыла глаза в ожидании того, что произойдет чудо. На сей раз он уже, по крайней мере, не казался таким испуганным. Он долго смотрел в полутьме на ее тело, а руки его занялись исследованиями, нашли потаенные места и чувствительные участки, где еще не бывал ни один мужчина. Волна блаженства накатила на Аскиля, и он закрыл глаза, но когда он снова их открыл, то созерцание своих рук, путешествующих по обнаженному телу Бьорк, словно каких-нибудь примитивных, никак не связанных с ним существ, отбило у него всякую охоту. Это были те же руки, которые когда-то на востоке Германии били объятого ужасом Германа головой о землю. Он тут же со страхом отдернул руки, но Бьорк решила, что он поддразнивает ее.

— Ах ты, наглец, — засмеялась она.

Когда Аскиль затем расстегнул ширинку на своей пижаме и, осознавая необходимость выполнения своего долга, занялся своим членом, чтобы, по крайней мере, выполнить супружеские обязанности, Бьорк не могла понять, куда девалось волшебное настроение. И на этот раз он опять трудился целую вечность. Разочарованная Бьорк отправилась назад в свою постель и на следующее утро проснулась с неприятным вкусом во рту, потому что ночью ей снился доктор Тур и все те удивительные предметы, которые он умел доставать из своей черной шляпы.

Только когда Ранди после свадьбы сдвинула кровати в спальне, Бьорк решилась взять дело в свои руки. Хотя они уже дважды были близки, она все еще не чувствовала его своими руками. Начав во тьме спальни делать для себя открытия и действуя как человек, который играет в жмурки и при этом собирается исследовать окружающий мир, она отметила удивительную угловатость мужского тела, а когда позднее решилась исследовать и его мужское достоинство, то не могла не удержаться, чтобы тихонько не засмеяться… Что за странная вещь, твердая и мягкая одновременно, а эти шарики величиной с голубиные яйца, которые она осторожно поглаживала пальцами, не догадываясь, что последним, кто касался пальцами этого сокровенного места Аскиля, был немецкий следователь в бергенской тюрьме. «Осторожно», — прошептал Аскиль, и, поймав его взгляд, она вдруг поняла, что Аскиль — ребенок, вернувшийся домой после длинного и таинственного путешествия. Она прижала его голову к своей груди. «Тс-с-с! — прошептала она ему на ухо. — Все будет хорошо». А в это время она другой рукой продолжала свое исследование, подбадриваемая бормотанием Аскиля, его жарким дыханием у своей груди, пока что-то горячее и мокрое не брызнуло на ее ладонь, и она громко засмеялась. И когда он галантно предложил поменяться местами, чтобы она не спала на мокром, дескать, это долг мужчины, то сразу же забылась вся чепуха мамы Эллен о компромиссе со своим достоинством. Как же так, размышляла Бьорк: днем он немногословен и ничего не рассказывает, а по ночам они могут быть так близки в бессловесной тьме.

В последующие месяцы их безмолвные игры в темноте продолжались. Бьорк постепенно удовлетворила свое любопытство в отношении мужской анатомии и примирилась с мыслью, что мужчина и женщина — два совершенно различных существа, которые могут стать близки лишь в темноте, когда окна занавешены.

Вскоре после свадьбы Аскиль устроился на верфь в Бергене. Молодой инженер с повязкой Движения сопротивления и прочими достоинствами — как раз то, что нужно, и Бьорк начала вставать в пять часов утра, чтобы заваривать черный как ночь чай бледному Аскилю, сидевшему в гостиной в полном одиночестве с ужасно сиротливым видом, и она растапливала печь, чистила ему пиджак, утюжила брюки, поправляла галстук и шептала: «Счастливо тебе» и «Возвращайся скорей».

Она не задумывалась над тем, что, когда он возвращался домой, от него частенько попахивало спиртным. Ведь у них была их безмолвная тьма, к тому же алкоголь помогал ему преодолеть подавленное состояние. Однажды он пришел домой пьяным с джазовой пластинкой, которую взял послушать у своего приятеля Ингольфа Фискера, и принялся танцевать в гостиной. «Что еще за ужасный шум?» — воскликнула мама Ранди, которой просто не хватало слов, чего нельзя было сказать о папе Нильсе. «Мой сын слушает негритянскую музыку!» — возмутился он, но тут Аскиль, продолжая танцевать, заявил, что негритянская музыка была запрещена в Третьем рейхе.

В один прекрасный день Аскиль пришел домой с мольбертом и сообщил, что собирается к тому же еще и заняться живописью. Тут Нильс воскликнул: «Мой сын сошел с ума!» А Аскиль с загадочным видом вытащил из внутреннего кармана смятую репродукцию картины Пикассо «Портрет Амбруаза Воллара».

— Посмотрите-ка, — сказал он, разложив репродукцию на обеденном столе, словно тайную карту с указаниями, где зарыто сокровище, — вы видите, кто тут изображен?

— Пробст Ингеманн, — предположил Круглая Башка.

— Да нет, — ответил Аскиль, погладив его по голове.

— Квислинг [9] , — предположила матушка Ранди, которая в жизни своей не видела более уродливой картины.

— Нет.

— М-м, — сказала Бьорк, бросив быстрый взгляд на название в нижнем углу, — может, это господин Воллар?

— И да, и нет, — ответил Аскиль, поцеловав ее в щеку, — позвольте мне иначе сформулировать мой вопрос: кто там еще изображен, кроме Амбруаза Воллара? — Поскольку ни у кого из присутствующих не возникло никаких предположений, он продолжил: — Это же я, вы что, не видите?

Но никто этого не видел. Так уж получилось, что именно в голове Бьорк внезапно промелькнула ужасная мысль. Ибо не представляла ли эта репродукция на самом деле тот образ Аскиля, который она никак не могла собрать в единое целое, и, может быть, на самом деле в нем нет ничего цельного, а есть лишь странное скопление фрагментов и острых углов, о которые можно порезаться. Но она тотчас отмахнулась от неприятной мысли и сказала: «Что за глупости, Аскиль, ты вовсе не так стар и не так уродлив».

На лице Аскиля появилось обиженное выражение, и в ответ они услышали лишь одно: «Как же вы провинциальны!»

После того как семейство познакомилось с кубистическим периодом Пикассо, к меланхолическому аромату алкоголя и одеколона, окружавшему Аскиля, добавился терпкий оттенок — это был запах скипидара, который Аскиль разливал по маленьким металлическим баночкам, когда после работы и по воскресеньям, натянув холсты, принимался размахивать кистью. Он часто морщил лоб и громко ругался, потому что многое давалось ему с трудом, и поначалу Бьорк даже и не придавала никакого значения тому, что, когда она по вечерам одна отправлялась спать, Аскиль мог остаться в гостиной со своим холстом, кистью и запахом скипидара. И лишь когда она рано утром гладила его рубашки, окутанная парами алкоголя, одеколона и скипидара, она про себя отмечала, насколько этот запах отличается от того бархатистого аромата, который исходил от доктора Тура. Что-то в нем было непримиримое, упрямо отказывающееся принимать ее любовь. И когда она целовала его на прощание перед уходом на верфь, случалось, она думала: «Что происходит с нашей безмолвной тьмой, что происходит?» — но как только он со своей палкой исчезал вдали, все беспокойство пропадало.